Пасечник распахнул балконную дверь, и в комнату ворвались свежесть и свет яркого утра.
Слышатся звуки духового оркестра, настолько далекие, что мелодия остается неявственной, хорошо слышен лишь барабан, отбивающий такт.
— Все на праздник собираются, — вздохнул Пасечник, — один я должен сидеть дома.
— Тебе же доктор не велел, — напомнила Катя. — Ну хочешь, я с тобой дома останусь?
— Да что я, маленький? Ты, Катя, иди. Я по радио послушаю. Не забудь взять пропуск на домну.
Катя прихорашивалась перед зеркалом. На ней новое платье, некрикливое и в то же время нарядное. Гладкие черные волосы расчесаны на прямой пробор и схвачены в тугой узел на затылке.
— Между прочим, мне эта прическа очень нравится. Всегда так носи.
— Ладно, — ответила Катя со счастливой покорностью.
Кате нравится добровольное подчинение Пасечнику, его вкусам, его желаниям, а он не злоупотребляет этим доверием.
После того как Катя сердцем уверилась, что Коля ее любит, она почувствовала себя более сильной, красивой, умной, чем прежде.
Сколько часов, дней они уже прожили вместе, и как странно, что с каждым днем их близость продолжает расти! Катя с удивлением и даже с растерянностью заметила, что стала стесняться Коли больше, чем прежде. Многое из того, что раньше бывало в порядке вещей, сейчас представлялось ей почти бесстыдством. Она с трепетом и опаской следила за рождением этой незнаемой прежде застенчивости в помыслах, желаниях, во всем своем поведении.
Наконец послышались нетерпеливые гудки под балконом — это приехали за Катей.
Она выбежала на балкон и помахала рукой.
В кузове машины тесно сидели и стояли принаряженные монтажники.
— Привет святому семейству! — прокричал Бесфамильных.
— Праздник не проспите! — донесся чей-то голос.
— Ну, я пошла. Обещай, что не будешь скучать.
— Ох! — Пасечник театрально вздохнул. — Кончилась, Микола, твоя вольная жизнь!
— Еще не поздно убежать из неволи, — сказала Катя, смеясь.
— Уже притерпелся, — в тон ей ответил Пасечник и заковылял на балкон, чтобы помахать всем на прощание.
Катя вышла в коридор и остановилась, настигнутая догадкой. Она лукаво заулыбалась, вернулась на цыпочках, бесшумно повернула ключ в двери, положила его в свою сумочку и, как ни в чем не бывало, весело сбежала по лестнице.
Пасечник, стоя на балконе, видел, как Бесфамильных перегнулся и поднял Катю в кузов.
Катя послала Пасечнику воздушный поцелуй и, когда машина тронулась с места, прокричала:
— Много по комнате не разгуливай!
— Сейчас лягу! — И Пасечник закивал в знак согласия.
Страдая от одиночества и бессилия, он приковылял к кровати и плюхнулся на нее.
Шла праздничная радиопрограмма, торжественные марши и песни перемежались репортажем с литейного двора доменного цеха.
Пасечник спрятал голову между подушками, но радиопередача, хотя и приглушенная, лезла в уши.
Пасечник встал, выключил радио, взял гитару и принялся напевать печально:
Один, один, бедняжечка,
Как рекрут на часах…
Нет, и гитара не облегчает душу. Он лег, уверенный, что в тишине к нему быстро вернется спокойствие.
Но прошло несколько минут, полных смутной тревоги, и он вновь включил радио.
Музыка совсем не соответствовала его настроению. Отзвуки далекого праздника бередили душу.
Пасечник встал с постели, ощупал ногу, прошелся по комнате с костылем — ничего страшного. А все эти врачи просто пуганые вороны и перестраховщики, наподобие Дерябина.
Они и Катьку запугали.
Из репродуктора доносились голоса, звуки гимна, овации, которыми слушатели провожали ораторов. Но так как репродуктор не приспособлен к трансляции аплодисментов тысяч человек, эти аплодисменты звучали как слитный гул, состоящий из шипения, треска и хрипа.
