Кате стало очень важно знать, что ел Коля сегодня, пока она была на работе, не натрудил ли он больную ногу. Пасечник стеснялся своей рыжей щетины. Катя же, подавая ему воду для бритья, каждый раз говорила: «Ах ты, рыжик мой!»
Еще лежа в больнице, Пасечник горевал, что «свечу» с «подсвечниками» будут поднимать без него, дармоеда и калеки. Куда ему теперь, костыльнику, на верхотуру! Но хоть бы одним глазом посмотреть на такой знаменитый подъем! Во время подъема «свечи» Катя увидела на площадке Флягина и очень вежливо попросила, чтобы он сделал лишний снимок для нее. Ведь Катя больше не просит переснять ее, хотя до сих пор висит на Доске почета растрепанная и косит одним глазом, будто подмигивает.
Фотография, где изображен подъем «свечи», ей нужна до зарезу. Самое удивительное, что на этот раз Обещалкин сдержал свое слово и принес Кате чудесную фотографию: красавица домна и «свеча», вознесенная краном выше доменной верхушки, и облака плывут — откуда они только взялись в этот день? — такие красивые, словно нарисованные. А люди стоят внизу маленькие-маленькие, и все запрокинули головы кверху.
Катя знала, что Пасечник будет доволен ее подарком, но не думала, что так обрадуется.
Он все вглядывался в эту фотографию и даже осторожно провел худыми пальцами по глянцевой бумаге.
Пасечник долго не выпускал фотографию из рук, а затем попросил Катю повесить ее на стене, в которую упиралась кровать, так, чтобы, лежа, он всегда мог видеть домну, снятую на фоне облаков…
Катя повернулась и посмотрела на стену, стараясь угадать, где висит фотография: увидеть ее в темноте нельзя было.
— А ты еще не спишь? Спи, Катюша. — Пасечник мягко отстранился от Кати именно потому, что ему очень не хотелось этого делать. — Мне-то, лентяю, не вставать чуть свет. А вот тебе выспаться нужно.
— Спать совсем не хочется. А то еще заснешь и во сне подумаешь, что всего этого не было. Что мне только во сне такое померещилось…
— О чем думает моя старуха, когда ей не спится. — Пасечник сладко зевнул. — А ты все-таки постарайся заснуть, Катюша. Мне-то не к спеху, все утро мое. Я твой сон сторожить стану. И тебя заодно. Посколько ты мне жена.
Он сказал это совсем обыденным тоном — словно спросонья проговорился о чем-то давно для себя решенном и только случайно, просто потому, что не было повода, не высказанном вслух прежде.
Жена!
В первый раз Пасечник назвал ее этим словом, страстно желанным и немного пугающим.
Сердце у Кати словно кипятком обварило — ощущение счастья бывает столь острым, что в первые мгновения оно приносит лишь боль. Не сразу смогла она совладать с собой настолько, чтобы спросить с мягким смешком:
— А чего меня сторожить? Я убегать от своего мужа не собираюсь.
Ей удалось сказать эту фразу без запинки, ей удалось подделаться под будничный тон Пасечника, которым он только что произнес «жена».
— Ну, тогда тем более спи, — сказал Пасечник совсем сонным голосом. — А я твой сон сторожить…
Пасечник не договорил, его самого свернуло в сон.
Катя лежала недвижимо и прислушивалась к неровному дыханию спящего, к звукам, которые приносило распахнутое настежь окно.
Где-то вдали прозвенел заблудившийся в ночи трамвай. Прилежно кукарекал петух. На четвертом этаже мелодично прозвенели часы. Три или четыре раза они ударили? Катя не обратила внимания, а потом, как ни силилась, вспомнить не могла. Ну что ж, пусть четыре утра. В соседнем дворе скулил щенок. Проголодался он, заскучал или у него тоже бессонница?
Она лежала, глядя широко раскрытыми глазами в посветлевшее окно. Комната наполнялась смутным полусветом, уже угадывалась на стене и фотография домны, подарок Флягина.
Катя не знала, что с собой делать, так ей было хорошо.
И она боялась уснуть, чтобы не утратить ощущения счастья, переполнявшего ее живым теплом.
