Он наполнил единственный уцелевший бурдюк мерзкой водой источника Глинистый берег и побрел дальше по вечерней безмолвной жаре. Солнце низко стояло в небе и так сильно било в глаза, что пришлось почти полностью закутать лицо платком, чтобы не ослепнуть.
Один раз он очнулся среди ночи, будто спал на ходу. Показалось, что он заблудился. В звездном свете все вокруг выглядело незнакомым. Кас усмирил панику, повторяя себе, что он не сбился с дороги и верный путь никуда не делся. Так он и брел, не узнавая местность. При первых лучах рассвета он признал окрестные холмы, зато жажда мучила все сильнее. Тошнило и голова кружилась. Уверенный, что идет правильно, он допил всю воду, что оставалась в бурдюке. Страшное солнце взошло позади. Уже совсем рассвело, когда он пришел к источнику возле Узких скал.
Источник был сух, как и прежде. Кас прошел по руслу ручья, отыскал следы ямы, которую копал в прошлый раз, и принялся рыть.
В глубине песок был прохладным, но влажным так и не стал. Кас выкопал яму намного глубже прежнего. Песок на дне был сухой.
Кас попробовал в другом месте, выше по ручью, поближе к источнику. Ни следа воды.
Он попробовал еще раз, в самой низкой точке ложбины, и сдался. Вернулся в редкую тень пальм и представил себе предстоящий долгий день, долгую ночь и еще более долгий день, что отделяли его от Банкалы. Делать нечего – он отдохнет здесь и отправится в путь вечером, без воды.
Кас накрыл голову платком кочевника и тканью Ини. Жажда не давала заснуть. Голова кружилась, хотя он лежал неподвижно, и это его беспокоило.
Вдруг он очнулся от тяжелой дремоты. Солнце село. Слабый ветерок шевелил листья увядающих пальм у мертвого источника. Оранжевое марево понемногу развеялось, и в поздних вечерних лучах Кас увидел в небе россыпь легких облачков – первых за много недель. Он вернулся поесть к руслу ручья, хранящему хотя бы память о воде. Жуя сушеный инжир, который на вкус был словно известка, Кас заметил движение возле кучи песка – там, где он в последний раз пробовал вырыть яму. Он замер, не сводя с нее глаз.
Песчанка выглянула из-за кучи песка и обнюхала край ямы. Эти мелкие зверьки водятся в любом оазисе – хорошенькие мышки с рыжевато-коричневой спинкой и белым брюшком, узкими белыми лапками и большими просвечивающими на солнце ушами. Они пугливы, бегают быстро и бесшумно, иногда передвигаются скачками.
Кас наблюдал за зверьком. Песчанка спустилась в вырытую им яму и потыкалась носиком в песок на дне. Потом начала рыть. Узкие лапки плохо справлялись с работой. Песок все время осыпался обратно.
Мышке хотелось пить. Она умирает от жажды, подумал Кас. Она живет здесь, оазис – весь ее мир, и в нем не осталось воды.
Кас посмотрел вверх. В небе проглядывали только самые крупные звезды. Облака сгущаются. Может, через день-два пойдет дождь. Первый, безумный дождь. Вода будет бурлить в пересохшем русле добрый час, прежде чем уйдет в песок.
Мышка слабо скреблась на дне. Кас склонился над ямой. Зверек затих – неподвижная статуэтка песчанки.
– Все хорошо, – сказал Кас.
После четырнадцати дней молчания голос звучал не громче шепота. Кас отцепил от мешка кувшин и вынул его из оплетки. Одним движением руки сломал печать на деревянной пробке и налил воды в медную чашечку. Чашку поставил возле ямы и вдавил посильнее в песок, чтобы не опрокинулась. Потом он отошел в сторонку и снова уселся.
Немного погодя мышка вылезла из ямы. Она двигалась очень медленно – то ли от страха, то ли от слабости – и непрестанно шевелила длинными усиками. Подойдя к чашке, она окунула мордочку в воду и стала пить, беззвучно лакая. Вода мигом исчезла.
Кас невольно шевельнулся. Мышка высоко подпрыгнула и удрала в сумерки за барханами.
– Все хорошо, – сказал он сумеркам.
Он убрал медную чашку в мешок, тщательно заткнул кувшин пробкой и надежно привязал к мешку, чтобы вода не пролилась. Облака понемногу затянули небо, скрыв даже крупные звезды. Может, безумный дождь все-таки придет.
«Держись подальше от ручья, мышка», – подумал Кас.
И пошел по едва заметной тропе на запад.
Когда Кас подошел к Восточным воротам, говорить он не мог. Бездельники у ворот давно уже следили за одиноким путником, ковыляющим по дороге к Банкале в желтоватом вечернем свете под раскаты далекого грома. Увидев его измученное лицо и почерневшие губы, ему принесли воды. Собралась толпа, и все наперебой поучали, сколько можно поначалу отпить. Говорили – это кочевник, нет, не кочевник, спрашивали, кто он, и где живет, и не безумец ли он, что отправился в одиночку пешком через пустыню в самое жаркое время года. Кас не слышал. Кто-то его узнал, послали к Митраю, и наконец Кас оказался дома.
