— По-моему, я об этом упоминал.
— Нет, не упоминали.
Бен наклонил темноволосую голову. Белоснежная рубашка прекрасно оттеняла его смуглую кожу, и черты его лица казались еще более тонкими.
— В таком случае приношу свои извинения. Мы приглашены к Мохаммеду Али Сафари. Ты ведь с ним знакома?
Еще бы ей не быть с ним знакомой! Сафари был близким другом отца. Он создал мощную бизнес-компанию, пригласив к участию в ней американцев вроде Бена. Асади наверняка один из его инвесторов, подумала Сьюзен.
— Вы ведь тоже?..
— Партнер господина Сафари по бизнесу? Да, я вкладываю деньги в его компанию уже более десяти лет.
— Сафари не ладит с моим дядей. — По лицу Бена Сьюзен поняла, что Бен и сам это знает. — Но ведь дяде не известно о ваших связях, да?
— Не известно. Я, скажем так, инвестор-инкогнито. Твой дядя знает меня лишь как президента американской холдинговой компании.
— Он и вообще-то не очень хорошо вас знает, верно?
— Мы просто знакомые, но не друзья.
— Так как же вам удалось заключить с ним сделку? — У Сьюзен уже начиналась истерика. — Что он попросил ему показать? Ваш пакет акций? Личный счет? Что?!
— Я послал ему свой отчет о доходах.
— Потрясающе! У вас были деньги, у него — племянница, которую он решил сбыть с рук, и сделка состоялась. — На глаза Сьюзен навернулись слезы. — Может, он и другим богатеньким мальчикам пытался меня навязать?
— Не знаю, Сьюзен. Да и какое это теперь имеет значение?
— Для вас — никакого, потому что вы выиграли. Породнились с нашей семьей, получили состояние наследницы и саму наследницу.
На щеках Сьюзен выступил румянец, краска гнева и стыда. Как же все-таки мало значила она для единственного оставшегося у нее родственника, если он мог продать ее американцу! Ведь Бен олицетворял для Джамала Наримана все, что тот презирал, зато был богат, просто возмутительно богат. Дядюшка наверняка сорвал хороший куш!
— Как же я тебя ненавижу! — Сьюзен взмахнула сумочкой, и та ударила Бена в грудь. — Ненавижу за то, как ты поступил со мной — с нами!
Едва последние слова сорвались с ее губ, как Сьюзен поняла, почему в последние дни пребывает в таком смятении. Если бы она встретила Бена при других обстоятельствах, она бы влюбилась в него, не устояла перед его внешностью, силой и чувственностью. А их брак, больше напоминавший сделку, все испортил. Бен был корыстолюбив и холодно расчетлив, и никакое обаяние не способно это изменить.
— Мне очень жаль. — Однако в его голосе совершенно не слышалось раскаяния.
— Никуда я с тобой не пойду! — заявила Сьюзен, смаргивая слезы. Грудь ее сдавило, в горле стоял комок. — Хочешь отпраздновать победу? Празднуй без меня.
— Сафари устраивает прием специально для нас. Не пойти — все равно что залепить ему пощечину.
— Я не могу туда идти. Не могу с ними встречаться.
— Почему? Из-за того, что чувствуешь себя чужой? Знаешь что, дорогая? Я всю жизнь был чужаком и знаю, что значит быть предметом постоянных пересудов, слышать нелестные замечания по поводу своего прошлого. Но мне наплевать, что думают другие. Главное — чтобы я сам был собой доволен.
— Это бросается в глаза, — парировала Сьюзен. Может, Бен и считает себя иранцем, но на деле он самый настоящий американец, родившийся и выросший в стране, где ценности совершенно другие. Ему просто не понять правил, по которым жил ее узкий мирок — круг людей, оторванных от родины и стремившихся сохранить то, что давно уже кануло в небытие. — Я никуда не пойду. Не желаю в этом участвовать. Ты заключил сделку с моим дядей, вот и оставь меня в покое.
— С тобой я тоже заключил сделку. — Бен пожал плечами, нимало не смутившись. — И я жду, что ты станешь выполнять ее условия.
— Это нечестная сделка!
— Об этом надо было думать раньше. Но раз уж ты теперь моя жена, то будешь делать так, как я прошу.
— Просишь?
— Настаиваю, если хочешь. — Темные глаза Бена сузились, губы решительно сжались — впервые на его лице промелькнула тень тех чувств, которые он испытывал. — И в качестве моей жены ты пойдешь сегодня со мной к Сафари и будешь вести себя как подобает, то есть с должным почтением. Ясно?
