У Рэнэ д’Юмэн,[4] которую друзья охотно называли «доктором» потому, что она руководила институтом красоты, были темно-каштановые волосы, частично высветленные обесцвечивающими средствами, темные, испытующие глаза, тонкая талия. Руки отличались быстрыми и точными жестами. В строгий стиль одежды обычно вкрадывалась некоторая небрежность.
— Рады меня видеть?
И обволокла Ноэля таким взглядом, шарм которого был неоднократно испытан, взглядом, который отнюдь нельзя было назвать вызывающим, но придававшим ей такой вид, будто она ждала от своих собеседников чего-то неожиданного и чудесного. Ноэль говорил, что это вид «постоянного нахождения в полнейшем распоряжении».
— А вы? По-прежнему тайно влюблены в меня?
Он немного ее побаивался, а потому отказывался принимать всерьез и предпочитал относиться к ней, как к капризной девчонке, речи которой не затрагивают ни ум, ни сердце.
Она ответила очень серьезным тоном:
— А вы сомневались? Неужели вы думаете, что если бы я не испытывала к Бэль дружеские чувства, то упустила бы такой шанс?
Так вечно начинались все их беседы, и Ноэлю требовалось много дипломатии, чтобы направлять их на менее жгучие темы.
Рэнэ уже перескочила на другое:
— К вам шла. Бэль попросила зайти за ней около половины третьего, собирались сегодня по магазинам побегать.
Это буквально сбило его с толку! Со вчерашнего вечера Ноэль делал бесконечные, невероятные, но бесплодные усилия вновь адаптироваться к текущей жизни, естественно реагировать на любые, самые незначительные, повседневные происшествия.
— В таком случае, — пробормотал он, — боюсь как бы вам не пришлось поменять планы: вчера вечером Бэль вызвали к матери — очень ей плохо.
— Ах, неужели?..
У Рэнэ была своеобразная, в высшей степени раздражающая манера все ставить под сомнение, как бы невзначай, едва уловимыми модуляциями голоса и совершенно невинными замечаниями. Ноэль, сам испытавший ощущение, что повторяет жалкую отговорку, почувствовал, что краснеет.
— Когда я вчера вернулся домой, нашел от нее записку, — счел он необходимым добавить. — Написала, что едет поездом в 18.10.
— Бедняжка Ноэль!
Указательным пальцем с ярким ногтем Рэнэ ткнула в разостланную на столике газету:
— Чего это вы тут читаете?
Ноэль призвал все свое хладнокровие:
— Рассказ о сенсационном убийстве. Вроде бы Иуду Вейля нашли сегодня утром убитым.
— Иуду Вейля?.. Не правда ли, что он был добрым приятелем Бэль?
Ноэль невольно испытал боль, словно от удара. Что его и рассердило:
— Право, он был таким же ее приятелем, как и вашим! Они с Юдифью время от времени приглашали нас на ужин или в бридж перекинуться. Если я только не ошибаюсь, ведь это вы нас познакомили?
— Точно, — искренне призналась Рэнэ. — Ну как, полиция рассчитывает скоро кого-то арестовать?
— Не думаю. «Комета» заявляет, что убийца, якобы, еще и совершил кражу.
— Странно. А я бы скорее подумала о мести какого-нибудь оскорбленного мужа. И как же его убили?
— Колотушкой от китайского гонга.
— Зря вы ко мне вчера вечером не пришли. Я бы вас с радостью угостила, да и алиби бы у вас было превосходное.
— Вы хотите сказать: «у нас»?
— Ну, можно и так сказать! Хоть многие мои приятельницы могут поручиться, что между девятью и одиннадцатью я болтала с ними по телефону.
Чтобы скрыть смятение, Ноэль жестом приказал гарсону принести счет.
— Успокойтесь! У меня у самого бесценный свидетель: Ванда!.. Кстати, с какой это стати именно нас могут заподозрить?
— Потому что в первую очередь всегда подозревают близких жертвы. Если, конечно, верить авторитету авторов детективов.
Минута молчания.
— Из нас троих только Бэль уж никак не могла быть у Вейля!
Ноэль почувствовал, что больше не в состоянии продолжать этот разговор.
— Что собираетесь сейчас делать? — спросил он, чтобы положить конец этой теме.
