— Ничего, вечером искупаешься. Вчера тебе нездоровилось, а ты сам слышал, что вода ледяная.
— Никакая не ледяная, а просто холодная, — сказал Хорхе, любивший точность. — Мама всегда велит мне купаться, когда совсем не хочется…
— И наоборот.
— Точно. А ты, Персио-лунатик, тоже не купаешься?
— О нет, — ответил Персио, тепло пожимая руку Медрано. — Я не любитель, да к тому же однажды так наглотался воды, что двое суток говорить не мог.
— Ты все шутишь, — наставительно и недовольно заметил Хорхе. — А ты, Медрано, видел глицидов там, наверху?
— Нет. На капитанском мостике? Там никогда никого не бывает.
— А я видел, че. Недавно, когда выходил на палубу. Он стоял вон там, как раз у стекол; наверняка вертел штурвал.
— Любопытно, — сказала Клаудиа. — Хорхе позвал меня, но я вышла слишком поздно, никого не увидела. Интересно, как управляют этим пароходом.
— Совершенно не обязательно, чтобы они стояли, прижавшись носом к стеклу, — сказал Медрано. — Капитанский мостик, думаю, достаточно просторный, и они могут находиться где-нибудь в глубине или у стола с картами… — Тут он заметил, что никто его не слушает. — Значит, тебе здорово повезло, потому что я…
— В первую ночь капитан стоял там допоздна, — сказал Персио.
— А откуда ты, Персио-лунатик, знаешь, что это был капитан?
— Это сразу заметно. У него особый вид. Скажи, а как выглядел глицид, которого ты видел?
— Низенький и одет во все белое, как остальные, с такой же, как у всех, фуражкой и на руках тоже, как у всех, черные волоски.
— Неужели ты будешь уверять, что видел отсюда, какие у него волосы на руках.
— Нет, конечно, — согласился Хорхе, — но он такой низенький, что у него обязательно должны быть волосатые руки.
Персио ухватил подбородок двумя пальцами и оперся локтем о ладонь другой руки.
— Любопытно, очень любопытно, — сказал он, глядя на Клаудию. — Невольно возникает вопрос, то ли он на самом деле видел офицера, то ли это плод его воображения… Так бывает, когда он разговаривает во сне или когда сдает карты. Это катализатор, настоящий громоотвод. Да, и тогда невольно возникает вопрос, — повторил он, погружаясь в раздумье.
— Я его видел, че, — пробормотал Хорхе немного обиженно. — Что тут, в конце, удивительного?
— Так нельзя сказать — в конце.
— Ну, в конце всего.
— И «в конце всего» тоже не говорят, — сказала Клаудиа, рассмеявшись. Но Медрано было не до смеха.
— Это уж слишком, — сказал он Клаудии, когда Персио увел Хорхе, чтобы поведать ему о тайнах волн. — Разве не дико, что нас поместили на небольшом участке, который мы называем крытой палубой, а на самом деле мы совершенно открыты? Не станете же вы утверждать, что эти жалкие парусиновые навесы, которые натянули финны, смогут защищать нас в случае непогоды. Словом, если пойдет дождь или повеет холодом в Магеллановом проливе, мы будем вынуждены целыми днями сидеть в баре или в каютах… Карамба, да это, скорее, какой-то военный транспорт или невольничий корабль. Надо быть Лусио, чтобы этого не видеть.
— Я согласна с вами, — сказала Клаудиа, подходя к борту. — Но, когда светит такое прелестное солнце, хотя Персио и утверждает, что там, в глубине, черным-черно, мы ни о чем не беспокоимся.
— Да, но это слишком похоже на то, что у нас делается повсюду, — сказал Медрано, понизив голос. — Со вчерашнего вечера у меня такое чувство, будто то, что происходит со мной, как бы это сказать, внутри меня, что ли, не отличается существенно от моего внешнего поведения. Я не могу это объяснить и боюсь прибегнуть к аналогиям, которыми так ловко оперирует Персио. Это немного…
— Немного вы и немного я, не так ли?
— Да, и немного все остальное, частица или элемент всего остального. Надо бы высказаться яснее, но я чувствую, что, если начну размышлять над этим, только потеряю нить… Все это так расплывчато и так неопределенно. Вот всего лишь минуту назад я превосходно чувствовал себя (среди этого незатейливого общества, как говорил один комик по радио). Но стоило Хорхе рассказать, будто он видел глицида на капитанском мостике, и все пошло к черту. Какая может быть связь между этим и?… Но, Клаудиа, я задаю всего лишь риторический вопрос. Я догадываюсь, какая, вернее, никакой связи нет, ибо все это одно и то же.
