– Вы намеревались взять дочь к себе?
– Нет. Во всяком случае, когда мы разводились. Мне не хотелось, чтобы что-то напоминало мне об Анни.
– Это потому, что вы так сильно её любили?
– Да. Потом, через некоторое время, я понял, что все это ерунда. Мне стало их не хватать, её и Моники. Я их навещал. Дочь меня любит, мистер Клинг, у меня с ней хорошие отношения. Теперь я хочу, чтобы она жила со мной. Я смогу дать ей то, чего не может карга. Она не имеет права держать у себя девочку, ведь суд отдал её Анни, а не теще. Карга нарушает закон, и, если бы в суде не тянули волынку, Моника давно жила бы со мной.
– Но вы сказали, что сначала не хотели брать Монику.
– Да.
– И очень любили Анни.
– Очень.
– Скажите, мистер Бун, когда вы разводились, надеялись ли когда-нибудь помириться с Анни?
– Вначале надеялся.
– И как долго не теряли надежды?
– Примерно с полгода. Я все ждал, что она мне позвонит. Особенно когда узнал, что она поступила в мебельный салон продавщицей. Я думал, что она мне позвонит и попытается вернуть прошлое.
– Она так и не позвонила?
– Нет.
– За это время вы не пытались увидеться с ней или Моникой, так?
– Так.
– Когда вы впервые увидели Монику? Впервые после развода?
– Через шесть или семь месяцев.
– Вы когда-нибудь говорили с Анни о своем желании, чтобы девочка жила с вами?
– Да...
– И что?
– Она мне отказала. Утверждала, что дочь должна жить с матерью.
– Ясно. Вы пытались что-то предпринять?
– Я советовался с юристом. Он сказал: если суд решил, что девочка должна оставаться с матерью, ничего изменить нельзя.
– Стало быть, у вас не было возможности вернуть девочку законным путем?
– Теперв появилась. Карга не имеет на неё никаких прав. Это моя дочь.
– Я не совсем это имел в виду. Была ли у вас такая возможность при жизни Анни?
– О нет. Нет. При жизни Анни такой возможности у меня не было. Конечно, я мог приходить к Монике в гости, а она могла бывать у меня. Она жила у меня – иногда даже по месяцу. Но она не могла оставаться со мной все время. Нет, пока Анни была жива, Моника принадлежала ей. Теперь все изменилось. Я отберу Монику, даже если придется потратить все, что у меня есть, до последнего цента.
Клинг вздохнул и спросил:
– Когда вы в последний раз виделись с Анни?
– Недели три назад.
– По какому случаю?
– Я пришел навестить Монику. Анни была дома. Обычно я старался приходить так, чтобы не встречаться с ней.
– В тот раз вы встретились по-дружески?
– Мы всегда встречались по-дружески.
– Никаких ссор?
– Нет.
– Не поднимался вопрос о том, с кем жить Монике?
– Нет. Все было решено раз и навсегда. Я убедился, что по-моему не выйдет, и примирился с этим. Теперь, когда умерла Анни, все изменилось. Я навел справки – у карги нет никаких прав на Монику. Я уже предпринял кое-какие шаги.
– Когда вы стали этим заниматься?
– Как только узнал о смерти Анни.
– В тот же день?
– Нет, на следующий.
– У вас есть оружие, мистер Бун?
– Да.
– Марка и калибр?
– "Айвер Джонсон", двадцать второго калибра.
– Разрешение на пистолет имеется?
– Да.
– На постоянное ношение?
– Нет, только для дома. Это маленький пистолетик, держу его на всякий случай. Я живу на Южной стороне, в Стюарт-Сити.
Это дорогой район. Там часто бывают квартирные кражи и приходится держать оружие.
– А другие пистолеты? Скажем, двадцать пятого калибра?
– Нет.
– Итак, только один пистолет, «Айвер Джонсон»?
– Совершенно верно.
– У Анни были враги?
– Нет, к ней все хорошо относились.
– Кто ваш адвокат?
– Мой адвокат?
– Да.
– Зачем вам это?
– Хочу с ним поговорить.
– Зачем?
– Таков порядок.
Некоторое время Бун молча смотрел на Клинга. Затем произнес:
– Джефферсон Добберли.
– Где я могу его найти?
– Его контора в центре. Маргарет-плейс, четыреста тринадцать, в районе Мередит-стрит. Телефон нужен?
– Если он у вас под рукой.
– Кук четыре восемь три десять.
Клинг записал номер в блокнот.
– Спасибо, мистер Бун. Надеюсь, вы не откажетесь ответить на другие вопросы, если они возникнут. – Он извлек из бумажника визитную карточку. – Если вы вспомните что-то важное, на ваш взгляд, позвоните мне. Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг.
Бун взял визитную карточку и стал её изучать. С другого конца комнаты Карл, снова скрестивший руки на груди, крикнул:
