Очень точно емким психологическим смыслом слово «посмеяся». Князь посмеяся… Вот разом обозначенная картина его внутренней стойкости!
«Безбожный царь Батый возярися и огорчися, и по-веле вскоре убита благовернаго князя Федора Юрьевича». Автор не пишет, что Батый убил князя тут же, а пишет: «вскоре». Значит, какое-то время князь Федор жил. Возможно, его заперли под стражей или возможно даже, что его повели назад к его походному шатру, где князь разместился со своими спутниками по приезде в лагерь Батыя.
Тогда князь, очевидно, увидел своих товарищей, обреченных на смерть его - князя - ответом Батыю. Неизбежную, неотвратимую смерть. Думал ли князь Федор тогда, что поступил не так? У него доставало времени, чтобы сказать по-другому, и тогда, возможно, Батый отпустил бы его спутников на Рязань. Конечно, Федор не думал, как спасти себя. Единственно, что могло смутить князя - это лица, глаза его товарищей, когда его привели обратно в посольский шатер.
Подумал ли князь в тот, факелом вспыхнувший перед ним миг, что все надо и можно изменить? Вполне допустимо, что подумал. А если так, сколько внутренней муки он испытал! Испытал до конца! Но он взял на свою совесть всю ответственность за свой ответ Батыю. И один держал самый страшный ответ перед гостьей с косою, которая уже входила к нему, потому что предупреждением об этом скором приходе смерти был его давешний отказ.
Тело зверски убитого князя тайно схоронил один из его пестунов; этот же охранник Апоница прискакал в Красное с вестью о гибели «честнаго своего господина».
«Смертоносные глаголы» - какие сильные слова употребляет автор повести - поразили жену князя Евпраксию: она «ринуся из превысокого храма» наземь. К груди княгиня прижимала сына Ивана.
По-древнерусски убилась - «заразилась». В память гибели Евпраксии Красное стали называть Заразским. Много лет спустя об этом скажет русский поэт Мей:
И оттоле то место Заразом прозвалося,
Потому что на нем заразилася
С милым чадом княгиня Евпраксия.
Село со временем превратилось в город, а Заразск сделался Зарайском (Воскресенская летопись называет его Новгородок-на-Осетре; другие источники - Ни-колой-на-Осетре).
Почему Николой-на-Осетре, а затем Николой Заразским?
Летом 1225 года на княжий двор в Красное пришел греческий священник Евстафий. За год перед тем он - по «велению» чудотворца Николая - вышел с женой и сыном из Корсуня (Херсонеса), близ нынешнего Севастополя, и по Днепру, посетив Великий Новгород, попал на Рязань. Евстафий нес образ Николы, для встречи которого приехал рязанский князь Юрий. По велению великого князя в Красном срубили деревянную церковь, куда поставили корсунскую икону, а первым настоятелем храма стал Евстафий. В этой церкви святого Николая венчался Федор Юрьевич с дочерью греческого царского рода Евпраксией (у автора повести говорится: князь Федор «имеет у себя княгиню от царьска рода»).
Образ Николы Корсунского стал именоваться после возникновения имени Зарайск Николой Зарайским.
Изображение Николы стало каноническим, и оно не раз встречается в русской иконописи и деревянной скульптуре. Причем иконографический тип «Николы Зарайского» 1 распространился чрезвычайно быстро: например, исследователям известны суздальская икона Николы конца XIII века из села Павлова и киевская икона начала XIV столетия [1 С книгой в левой руке; другой тип Николы - Можайский - отличается тем, что святой держит крепость - город Можайск].
Зарайский образ Николы вывезли в Музей имени Андрея Рублева для изучения и расчистки. Художники-реставраторы определили: живопись этой иконы - первой половины XVI века. Краски наложены на очень старую доску. Икона до сих пор находится в процессе реставрации, а потому не попадает в постоянную экспозицию.
Сейчас не время и не к месту останавливаться на вопросе, почему чтимая зарайская икона оказалась на целых три столетия моложе? Это предмет специального и тщательного научного исследования, которое, видимо, рано или поздно будет напечатано. Приведу лишь одно из вероятных объяснений. «Исторически, - говорил знаток древней иконописи Н. Лихачев, - «корсунские» иконы те, которые св. Владимир привез с собою из Корсуни. Этих писем мы не знаем, потому что все памятники, относимые к этому времени, подвергались неоднократному поновлению». Лихачев добавляет: «…«Корсунские» иконы, очевидно, не все одного и того же времени. В старой Руси термин «корсунский» иногда просто служил для обозначения всего замечательно хорошего, отличного по качеству».
