Тусман действительно вынул сочинение Томазиуса.
«Любезнейший Томазиус! — закричал он в восторге. — Ты спасен, ты опять со мною!» — «Подожди еще, — сказал Леонард. — Спрячь книгу в карман и задумай о каком-нибудь редком сочинении, которое бы ты напрасно искал во всех библиотеках».
«Ах, Боже мой! — отвечал Тусман. — Я давно ищу небольшую книжку, написанную в аллегорическом смысле, о музыке и композиции. Я разумею «Музыкальную войну» Иоанна Бера[11], или «Описание, как встретились две героини, Мелодия и Гармония, как объявили они войну на взаимную пагубу и как наконец после многих кровопролитных баталий примирились».
«Поищи ее у себя в кармане», — сказал ювелир. Тусман вынул книжку и, сделав уморительный скачок, закричал: «Насилу-то я нашел «Музыкальную войну» Иоанна Бера!»
«Ну видишь ли, — молвил ювелир, — ты теперь имеешь полнейшую и вдобавок карманную библиотеку».
Не обращая ни малейшего внимания на все вокруг него происходившее, не удостоив даже взглядом коллежского асессора, Тусман забрался в угол, бросился в кресла и беспрестанно то клал в карман, то вынимал волшебную книжку. Видно было, что он почитает себя счастливейшим из смертных.
Пришла очередь барона. По обыкновению своему он вошел в комнату разгильдяем, рассмотрел все надписи в лорнет и прочел их вполголоса. Но вскоре врожденное, непреодолимое влечение приковало его глаза к золотой шкатулке, блиставшей венком из талеров. «Кто меня выберет, тот получит желаемое счастие» — Гм! Дукаты! Они составляют мое счастие, а потом Албертина!» — Барон немедленно отпер золотую шкатулку и нашел в ней прекрасную английскую пилочку.
«Это что! — закричал он, рассердясь. — На кой чёрт мне эта пила!»
«Будьте довольны выигрышем, — сказал ювелир. — Знаете, какое сокровище вам досталось? Нет ли с вами новенького талера?»
«Как не быть! — отвечал Вениамин в сердцах. — Но что вы хотите с ним делать?»
«Обрежьте его пилочкою».
Барон исполнял сие приказание с редким проворством, обличавшим частое упражнение в этом невинном ремесле, и по мере того, как он спиливал талер, гуртик становился чище и толще. То же было и с другими талерами.
Увидев это, остававшийся спокойным зрителем до сей поры Манассия, как тигр, бросился на племянника и закричал ужасным голосом: «Боже отцов моих! Чудеса! Отдай мне пилу, она моя! За эту волшебную тайну я продал душу триста лет тому назад! О, отдай мне пилу!»
При сих словах он хотел вырвать пилу из рук Вениамина, ожесточившегося в свою очередь. Борьба между израильтянами продолжалась несколько минут; наконец племянник одолел и выбросил дядю в дверь с лестницы. Возвратясь в комнату с быстротою стрелы, он подсел к небольшому столику в углу, против титулярного советника, бросил на оный горсть талеров и принялся обрезывать их с редким жаром.
«Насилу-то мы избавились от этого Манассии, — сказал ювелир. — Предполагают, что это второй Агасфер, бродящий по лицу земли с 1512 года. Один раз под именем серебряника еврея Липпольда его осудили было к сожжению за колдовство, но он продал душу дьяволу, чтоб тот его спас. — Теперь, Эдмонд, открой шкатулку из слоновой кости».
Эдмонд исполнил приказание ювелира и нашел в оной миниатюрный портрет своей милой Албертины. Счастливец бросился в объятия невесты, и сам коллежский асессор принял участие в их радости. Но непродолжительно было упоение любовников: Леонард напомнил Эдмонду его обещание отправиться в Италию; надобно было расстаться с Албертиною, которая обещала писать к нему беспрестанно.
По прошествии года со времени Эдмондова отъезда в Италию многие заметили, что письма Албертины становятся реже и холоднее, что молодой миловидный чиновник часто бывает в доме коллежского асессора.
Может быть, он женится на Албертине, если вскоре получит следующий чин.
