Иронизируя над «ксендзом», как называет Белый своего приятеля, он признает за тем и способность убеждать, и так пылко явленную веру, которой уже явно не хватает ему самому. Сбереженная Суровым, зашитая в «добровольческую» форму командирская книжка и впрямь кажется талисманом, способным спасти обоих. Вот только бы удалось Сурову сохранить руки чистыми, не запятнать себя откровенным преступлением, чтобы было кому представительствовать от имени двух сотоварищей, вот только бы вернуться к своим... Эта игра продолжается долго, продолжается, когда Белому уже хорошо понятно, чем все кончится. Игра, где желаемое упорно принимается за сущее под воздействием все того же Сурова — он по-прежнему уверен, что если и не встанет над происходящим, то сумеет выскользнуть незапятнанным. Он как будто бы старается гнуть свою линию, в то время как Белого стремительно несет по наклонной плоскости.
Что поделаешь, и к этой проблеме — к проблеме человеческой воли и бесчеловечных обстоятельств — не подойдешь с обычными мерками...
Трудно говорить здесь о симпатиях, но Белый хотя бы не уклоняется от понимания собственной неискупимой вины. Он, что называется, берет грех на душу — и не только свой, но и чужой. Самоотверженностью это не назовешь, но остатки человеческого теплятся в сознании Белого, заставляя отнестись к ним с понятным вниманием, заставляя следить за его мрачным, без всяких расслабляющих утешений самосудом.
А вот Суров... Почему сочувственное отношение к нему гаснет задолго до того, как он совершил очевидное предательство, в очередной раз искренне себя уверив, что подчинился абсолютно подавляющей силе?
Проще всего сказать: выход был и для Сурова, и для Белого. Ведь не смог же какой-то дядька из «добровольцев» стрелять в детей и лег вместе со всеми в общую яму. Но это только говорить легко о таких вещах. Нет ли чего-то взывающего если не к оправданию, то к объяснению хотя бы в желании Сурова уцелеть, выжить, переждать?
Наверное, есть. И при всем этом за химерическим существованием Сурова в «добровольческом» взводе открывается большая и неоднозначная проблема.
«...Этот и в самом деле поверил, что судьба у них разная,— точит внутренний голос Белого,— один в крови по локти, другой у него на плечах, на спине отсидится».
Судя по тому, как держал себя Суров после лагерной мясорубки, о чем думал, человеком окончательно сломленным он не выглядел. Скорее — просто подчинившимся ситуации. Да и для того, чтобы впечатлить Белого своим интеллектуальным (придумал план спасения) и нравственным (сознательно стремился «не замараться») превосходством, тоже требовались немалые душевные силы.
Нет-нет да и ловишь себя на мысли, что именно это превосходство сыграло с Константином Суровым злую шутку.
Белому вроде бы по справедливости отведена в осуществлении совместных планов черная, неблагодарная работа — сколь возможно оберегать «чистоту» Сурова для самого же Николая нужно. Но постепенно происходит то, что и должно произойти. Суров начинает привыкать, что другие принимают за него решения, берут на себя ответственность, мараются в грязи. Он, по сути, отказывается от себя как личности. Этот процесс идет с катастрофической быстротой — такова обстановка, и в момент, когда нужно принимать решение, когда появляется реальный шанс уйти к партизанам, на месте суровской индивидуальности оказывается аморфная, слаборефлектирующая масса...
То, что произошло с Белым и Суровым, очень напоминает произошедшее с Рыбаком в повести Василя Быкова «Сотников». Попытка перехитрить судьбу путем постепенных нравственных уступок, уверенность, что все как-то обойдется, неизбежное падение, превращение в убийцу — сами «механизмы» компромисса удивительно схожи в обоих случаях. Схожи — это не использование уже наработанного литературой опыта, а неизбежность совпадений, когда исходная ситуация и герой в ней взяты из одного и того же времени, когда расстановка сил и развитие сюжета определены самой исторической реальностью.
Только в «Карателях» персонаж, попадающий в хрестоматийную теперь ситуацию нравственного, жизненного выбора, раздвоился, приоткрыв разные грани одного и того же процесса. Это только подчеркнуло, что бывают случаи, когда малейшее заигрывание с совестью кончается для играющих катастрофой, и рассмотрение различных вариантов такого жизненного поведения убеждает в их конечной схожести,
