7.2.5. СТЕПЕНИ «ВЕЖЛИВОСТИ»
Формы «вежливости» вводятся для того, чтобы объяснить дифференциацию личных местоимений в некоторых языках не в терминах их соотнесенности с ролями участников ситуации высказывания, а в терминах их относительного статуса или степени интимности. Хорошо известные наглядные примеры этого явления мы находим в нескольких европейских языках (французском, немецком, русском, итальянском и т. д.), где «местоимение второго лица единственного числа» используется при обращении к детям и друзьям (в разных языках существуют значительные различия в условных соглашениях, управляющих применением «интимных» форм, и эти различия должны формулироваться с учетом социальных групп и других факторов), а «второе лицо множественного числа» или какая-либо другая местоименная форма (например, исп. usted) — для более официального указания на слушающего. Важно иметь в виду, что такие случаи употребления форм «множественного числа» или «третьего лица» при упоминании слушающего не отменяют разграничения по числу во «втором лице» или разграничения «второго» и «третьего» лица в единственном числе. Признание этих разграничений совершенно необходимо не только для правильной семантической интерпретации предложений, содержащих формы «вежливого» обращения к слушающему, оно часто необходимо также при формулировании синтаксических правил, касающихся согласования по роду и числу.
Лицо традиционно считается одной из категорий глагола, во многих языках оно выражается словоизменительными средствами в форме глагола или глагольного сочетания. Этот факт можно проиллюстрировать на примере следующих латинских слов: amo 'я люблю', amas 'ты любишь', amat 'он, она любит'. В латинском и во многих других языках обычно отсутствует местоименное указание субъекта: ego amo, tu amas и т. д. употребляются только тогда, когда ego ('я'), tu ('ты') и т. д. специально выделяются или противопоставляются какой-то другой форме, выраженной в высказывании или лишь подразумеваемой. На основе подобных фактов часто делают вывод, что выбор местоимения (в тех случаях, когда его употребляют) зависит от формы глагола; считается, что amo (в условиях выделения) предопределяет выбор ego; что amas предопределяет выбор tu и т. д. Такая трактовка, однако, ошибочна, поскольку она не учитывает разграничения между «поверхностной» структурой предложений и лежащей в их основе «глубинной» структурой. С точки зрения ненаблюдаемой, интерпретируемой на семантическом уровне структуры предложений между латинским и английским языками мало различий. В обоих случаях мы должны постулировать некоторый абстрактный «местоименный» элемент (определяемый через категории лица и числа), выступающий в функции субъекта при глаголе и управляющий теми правилами, которые определяют фонологическую реализацию глаголов в поверхностной структуре. Этот «местоименный» элемент обычно не реализуется в латинском тексте: при порождении латинских предложений, после приписывания признаков лица и числа глаголу этот элемент опускается, тогда как в английском языке он «переписывается» правилами фонологической реализации в виде личного местоимения (I 'я', you 'ты, вы" и т. д.). Как мы видели, при определенных условиях выделения или противопоставления «местоименный» элемент может получить фонологическую реализацию также и в латинском языке. Он реализуется на фонологическом уровне (в виде me, te и т. д.) и в других синтаксических окружениях; ср. (dixit) me amare... ' (Он сказал), что я любил...'. С точки зрения общей синтаксической теории лицо (как и число) является лишь вторичной, и притом производной, категорией глагола, и то лишь в некоторых языках.