Наконец, я напомню в заключение еще раз о той мысли, которая образует точку вращения кантовской философии: познание есть функция субъекта, но не единственная и не важнейшая. Оно дано нам для практического ориентирования в мире и для этого оно достаточно; но оно не дано и не достаточно для абсолютного проникновения действительности, как бы для разрешения мира в мысль. В этом Кант согласен с Юмом: абсолютное сознание действительности невозможно. Это было заблуждение старого рационализма или догматизма: он предполагал, в то же время, что в этом познании должны быть поставлены достоинство человека и конечная цель жизни. Против этого научного высокомерия, в котором сходятся школьная философия и схоластическая теология, Кант выступает с самой уничтожающей критикой: науки абсолютного или сверхчувственного не существует. Абсолютное и сверхчувственное существует, но оно лежит вне пределов возможного познания; критическое размышление показывает нам, что наше познание ограничено областью чувственного или возможного опыта; с другой стороны, правда, оно показывает и то, что наш опытный мир не есть мир вещей в себе. До этого места нас ведет теоретический разум.
На шаг далее ведет нас практический разум, ведет философия, не останавливающаяся на теоретическом умозрении о природе, а устремляющая свой взор на человека со стороны его назначения. И лишь с этого начинается философия в высшем смысле, философия в ее светском понятии, в противоположность к философии в смысле школьного понятия. Она показывает нам, что назначение и достоинство человека лежат в конце концов не в знании, а в волевой стороне. Здесь же лежат и глубочайшие корни нашей сущности; в совести, в сознании нравственного закона замечаем мы их. В то время как мы становимся непосредственно увереными, что этой глубочайшей стороной нашей сущности мы коренимся в самой действительности, принадлежим к самой абсолютной действительности, а не к природе, как она является чувствам и рассудку – возникает вера в абсолютный целесообразный строй вещей, нравственный строй мира, в сравнении с которым строй природы является лишь внешним его отражением. То, что духу представляется высшим и наилучшим, он поставляет в религии как истечение глубочайшего основания действительности; он постигает действительность как явление царства целей, как творение и область деятельности Бога. Будет заблуждением думать затем, что веру можно доказывать и навязывать рассудку. Заблуждение это вызывает тогда, как противодействие, отрицательный догматизм материалистического атеизма. Критическая философия показывает одинаковую невозможность как положительного, так и отрицательного догматизма. Именно этим она обосновывает возможность веры, – веры, которая покоится исключительно и без всяких доказательств в воле: я не мог бы жить, не мог бы дышать свободно и действовать в мире, который был бы не чем иным, как чудовищной бесчувственной и бездушной машиной, поэтому я не могу верить, что он таков, поэтому я верю, что он есть проявление Всемудрого и Всеблагого, даже если глаза мои не могут видеть Его и рассудок мой не может Его постигнуть.
