– А Бучумов… – вставил Петя.
– Я интересовалась их отношениями, – кивнула женщина, – и получила однозначный ответ: с Бучумовым их ничто не связывало. Если Найденову артист был интересен какое-то время, то этого нельзя сказать о Романе. Рабочий сцены для него не существовал. Он даже не замечал его.
– Вряд ли они ходили в один и тот же спортзал, – высказал предположение Леонид.
– Да, Роман мог позволить себе самый дорогой, чего не скажешь о несчастном Найденове, – задумчиво проговорила журналистка.
– Интересно, если в смерти Бучумова виновата эта Нонна Николаева, то зачем ей убивать Найденова? – недоуменно заметил Петя.
– А черт его разберет, – в сердцах проговорил Павел. – Никогда не знаешь, что у этих женщин на уме.
– Возможно, желание отвести внимание следствия от убийства Бучумова, – предположил Сомов. – Если это сделала она. Еще недавно у нас были другие подозреваемые. Но ведь мы говорили, что это мог сделать человек, который хорошо знал театр.
– Допустим, она выпытала у своего любовника нужные сведения, – констатировал Петя, – а потом проникла в театр и в одном случае совершила подмену кинжала, а в другом – убила сама.
– Почему же в другом она опять не подменила оружие? – спросил Леонид.
– Возможно, уже боялась, что за реквизитом будут следить, – заметил Прохоров. – И Иванычу действительно поручили за ним следить. Реквизит находился у него перед глазами.
– Можно принять за версию, – кивнул Павел.
– С учетом, что на данный момент у вас нет никакой другой, – процедила Катя.
– Нет, – признался Киселев, – а посему ты, Катерина, завтра побеседуешь с этой Нонной, если нас постигнет неудача, а вы, ребятки, – обратился он к Пете и Леониду, – отправитесь по кузницам и попытаетесь что-нибудь нарыть там. А насчет всего остального… Как говорится, будет день – будет пища.
* * *
Катя и Костя приехали домой, когда Полина уже спала. Катина мама, увидев супругов, улыбнулась:
– А говорили, придете раньше. Опять убийство?
Она чувствовала настроение своей дочери и зятя и всегда делала правильные выводы.
– Да, мама, опять, в том же театре.
Женщина приподняла брови:
– Неужели? А на этот раз кого? Бучумова я знала, хотя не скажу, чтобы он мне сильно нравился. В его образах никогда не было глубины. Что ни говори, а до Лавровского он не дотянул. Недаром того снимали в кино.
– На этот раз убили рабочего сцены, – откликнулась Катя. – Ты его, естественно, не знаешь.
Мать выпучила глаза:
– Вот тебе раз. А его за что?
– Мы еще не выяснили, за что убили Романа, – сказал Костя.
– Я думала, из зависти, – вздохнула теща. – Такой молодой – и уже звезда. Конечно, он бы переплюнул Лавровского, хотя ему до него далеко. Но с его гонором он обязательно бы снялся в каком-нибудь сериале. Это уж точно.
– Возможно. – Зорина подумала о том, что Роман уже нигде не снимется. – Как вела себя наша девочка?
– Отлично, – улыбнулась женщина. – Ну, я побежала, мои дорогие, – она чмокнула их по очереди.
– Спасибо, – поблагодарила дочь. – Если что – я попрошу тебя…
– О чем речь, – отозвалась мама.
Когда за ней захлопнулась дверь, Костя прислонился к стене:
– Я знаю, на кухне много еды, но есть не хочу, – проговорил он. – Приму ванну – и спать. Я чертовски устал.
– Понимаю тебя и присоединяюсь, – кивнула журналистка. – К тому же у Павла мы выпили не один литр чая с печеньем. Я тоже не проглотила бы ни кусочка, – она надела тапочки и прошла на кухню. И мама, и свекровь никогда не уходили, не приготовив им еды. Причем обе были отличными кулинарками. Сегодня на плите в кастрюле дымились голубцы, в глубокой тарелке на столе лежал салат.
– Костя, мама угодила прежде всего тебе, – рассмеялась Катя, однако супруг не ответил. Он уже погрузился в горячую ванну и боролся со сном.
– Ты там не спи, – постучала в дверь Зорина.
– Уже выхожу, – отозвался Скворцов. – Сейчас вымою ванну и наполню для тебя.
– Спасибо.
Когда журналистка сама погрузилась в воду и по ее телу разлилось приятное тепло, она почувствовала, как слипаются веки.
– Ни в коем случае, – взбодрила она себя. – Релаксация отменяется. Костик хочет спать, но, зная, что я в ванне, ни за что не позволит себе этого. Он будет бояться, что я тоже засну и захлебнусь.
