Дяде Васе, по-видимому, очень не хотелось огорчать коменданта, и он сказал:
- Мое мнение не имеет значения. Я геолог, а тут речь идет о языке.
- А все-таки, - сказал комендант. - Я буду вам очень благодарен. Мне хотелось бы услышать вашу оценку.
Я не слышал, что сказал дядя Вася коменданту, - меня позвала на кухню мама.
А потом комендант ушел, держа свою рукопись под мышкой, и больше я его никогда не видел, словно он вернулся к себе в прошлое.
Когда комендант исчез, я спросил дядю Васю:
- Что же ты сказал коменданту? Как ты оценил его труд?
И тогда дядя Вася возбужденно стал ходить по комнате из угла в угол и рассказывать мне о том, какое сильное впечатление произвела на него рукопись коменданта.
Что-то случилось с дядей Васей, на щеках его появился румянец, в глазах блеск, а на лице новое, никогда не виданное мною выражение. Он вдруг спросил меня:
- Как тебя зовут?
- Саша. Александр, - ответил я. - Неужели ты мог забыть мое имя?
- Когда я читал эту рукопись, я попытался забыть всё имена на свете, даже свое собственное.
- Почему?
- Я вместе с автором рукописи попытался взглянуть на мир как бы из того времени, когда на Земле не существовало ни одного имени.
- А разве было такое время? - спросил я.
- Было.
- Когда?
- Всего миллион лет тому назад. Тогда еще на Земле не было людей.
- Людей не было, - сказал я, - а этот комендант был, что ли?
- Нет. Он только вообразил, что он был, для того чтобы создать картину мира, где нет языка.
- Для чего?
- Для того, чтобы понять самому и объяснить другим, что язык внес в мир.
- А что он внес?
Дядя Вася укоризненно посмотрел на меня и покачал головой.
- С помощью языка все было названо и обрело смысл.
Я подумал: комендант совершил великое открытие, но никто об этом открытии еще не знает, кроме дяди Васи и меня. Еще вопрос-признают ли открытие великим и когда? Может, много лет спустя. Мне почему-то стало жалко коменданта. Он, судя по его визитным карточкам, очень хотел быть великим, но пока ему это не удавалось.
А дядя Вася ходил из угла в угол и о чем-то думал. Потом он спросил меня:
- Ты можешь представить себя без имени?
- Нет, не могу, - ответил я. - Хотя это и случается, когда едешь в автобусе, в троллейбусе или в трамвае. Толпится много людей, и в это время у них нет имен. Они обращаются друг к другу, не называя ни имени, ни отчества: «Эй, гражданин, оторвите, пожалуйста, мне билет». Значит, можно обходиться и без имени.
- Путешествие в автобусе длится минуты, в худшем случае часы. Но надолго нельзя обойтись без имени.
- А Робинзон же обходился, - сказал я, - когда жил на своем необитаемом острове.
- Нет, - возразил дядя Вася, - не обходился. Он обучил попугая, и тот называл его по имени. Робинзону это очень нравилось. Возможно, слыша свое имя, он как бы видел со стороны самого себя и чувствовал, что он непохож на других.
- А если вместо имен, - спросил я, - были бы номера? Хуже от этого было бы или нет?
- Хорошего в этом мало. Цифры бездушны. Они обозначают количество. А имя - это звук с очень емким свойством. Оно как бы вбирает тебя со всеми твоими особенностями н приобщает к миру. Об этом хорошо пишет комендант, этот непризнанный философ.
- Ну и что ж, - возразил я, - художник Левитан, который живет на десятом этаже рядом с Мишкой, даже очень всеми признан. Но тем не менее тебе его картины не понравились.
- Сколько раз я тебе говорил, что это не тот Левитан. Ты и твой приятель Мишка стали жертвой одной особенности имени. В мире существуют близнецы. Они похожи друг на друга, как кооперативные дома, построенные за Черной речкой. Но кроме близнецов существуют и однофамильцы, звуковые близнецы. Случай подшутил над этим бедным человеком. Он сделал его однофамильцем знаменитого художника и наделил его талантом. Но талантом он наделил его скупо и сделал как бы копией того, кто был современником Чехова. Искусство, жизнь и природа обладают одним свойством: они не любят копий. Плохо быть двойником, однофамильцем, но еще хуже быть эпигоном. Твой Левитан начисто лишен всякой оригинальности. А значит, как художник он не нужен!
- Нужен! - крикнул я. - Еще как нужен! Ты просто не понимаешь!
