«Да, — тревожно подумалось вдруг ему, — но откуда запах табачного дыма? Приходил Николай? Так он трубку не курит…»
Обкатать эту мысль сочинителю не удалось. Он услышал, как скрипнул стул под телом неведомого гостя — так мне и не достали кресло на колесиках! — чертыхнулся писатель, и хорошо знакомый по старым кинофильмам голос неторопливо, с некоторой многозначительной ленцой и сильным кавказским акцентом произнес:
— Вы думаете вставать, товарищ Гагарин? Мне кажется, что не следует спать больше, чем этого требуют, понимаешь, интересы здоровья и дела… Нашего дела.
Писатель снова открыл глаза, и теперь увидел, как вождь поднялся со стула и стоит, опираясь руками о столешницу, смотрит на него в упор и ласково улыбается.
«Приятный был он в обращении мужик», — несколько отвлеченно подумал Станислав Гагарин и услышал щебетанье попугая Кузи, клетка которого стояла в гостиной.
Писатель сел на край тахты, на которой уснул, читая очередную статью в «Огоньке», разоблачающую вождя, журнал так и валялся на полу под прикрепленной к стене лампой. Вечером Станислав поленился перейти в спальню, там еще и постель надо разбирать… Теперь он прикрывался одеялом, ибо спал всегда голым, а тут смотрит на тебя незнакомый мужик… Вообще-то, он знакомый, ну кто его в этом мире не знает! Но стоять перед вождем в таком виде, да и не только перед вождем, вроде как неприлично. Опять же не скажешь ему: отвернитесь, Иосиф Виссарионович!
— Здравствуйте, товарищ Сталин! — проговорил писатель.
А что ему оставалось делать? В конце концов, вождь у него появился или возник — разберемся! — в квартире, значит, вступают в силу законы гостеприимства, что бы не писали об этом человеке авторы «Огонька» и «Советской культуры».
«Серой как будто не пахнет, — весело подумал Станислав Гагарин. — Или запах «Золотого руна» перебивает?»
— Я вижу, что вы меня совсем не боитесь, — сказал Сталин. — И это хорошо. Товарища Сталина не надо бояться. Товарищ Сталин не страшен, понимаешь, тем, кто его не боится. Честные люди не боятся товарища Сталина.
«Как ему сказать, чтоб отвернулся? — лихорадочно соображал писатель. — Одеться ведь надо… Да и в гальюн бы не мешало».
Сталин вышел из-за стола и боком продвинулся к окну, открыл оконную фрамугу и повернулся к сочинителю спиной, достав из кармана защитного цвета френча трубку.
«Слава Богу! — подумал хозяин и приподнялся, удерживая на себе — одеяло. — Теперь можно и в гальюн сходить…»
— Вы можете пройти умыться, — не отворачиваясь от окна, проговорил вождь. — А затем мы попьем с вами чаю, тогда, понимаешь, и поговорим.
— Грузинского нету, Иосиф Виссарионович, — уже по-свойски сказал от двери Станислав Гагарин. — Не пьем мы его, плохого качества чай. Со слонами заварим, индийского. Уж извините.
— Ничего, — ответил по-прежнему не поворачиваясь, гость. — Товарищ Сталин выпьет индийского. Товарищ Сталин никогда не был космополитом, никогда не был и грузинским националистом.
Пока писатель чистил зубы и умывался, он старался делать это побыстрее, вождь стоял у окна и дымил трубкой. В квартире давно уже исключили это окаянное, как называла его хозяйка, действо, зять ее курил исключительно на лестничной площадке, а сам сочинитель, если и баловался сигареткой за компанию с Николаем, то там же и стоял с ним. Теперь, умываясь, он подумал, что Сталин основательно прокурит ему комнаты, к приезду Веры и не проветришь. И вдруг подумал о том, что исподволь, подсознательно, смирился не только с самим фактом появления вождя у него дома, но уже привычно думает, долго ли Сталин пробудет в гагаринском доме.
«О том, как здесь появился вождь, лучше сейчас не предполагать, — соображал Станислав Гагарин, наливая свежую воду в чайник и щелкая электрической зажигалкой над газовой горелкой. — Иначе сойдешь с катушек… Либо он сам объяснит, либо все информационно образуется в процессе развертывания событий».
В том, что они таки развернутся, сочинитель уже не сомневался. Он вообще обладал способностью трезво оценивать обстановку и становиться спокойным и рассудительным именно в тот момент, когда возникала некая вдруг опасность или положение становилось критическим. К этому приобщили его в мореходном училище, закреплял писатель сие качество и во время работы в океане, когда ежесекундно могло возникнуть непредвиденное никакими уставами обстоятельство.
