Иду на кухню, где бросила на столешнице сумочку, копаюсь в ней, отыскивая кошелек, и достаю пачку долларовых купюр из вчерашних чаевых.
– Это то, что ты искала? – спрашиваю я, когда она следует за мной на кухню, и протягиваю ей деньги.
Она выхватывает пачку из моих пальцев и запихивает в передний карман джинсов.
– Отказываться не стану.
Отлично. И ни слова благодарности. Просто душка.
– Может быть, я должна подождать, когда Оуэн придет домой. – Мать опирается на кухонный стол, делая вид, что ничего не произошло. На самом деле она пытается выбить из меня еще немного денег. Снова. – Мне нужно проводить больше времени с моим мальчиком.
Я стараюсь не закатывать глаза, но едва ли у меня это получается.
– После школы он собирается зайти в гости к другу.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что он после школы занят учебным проектом со своим другом. И его не будет дома еще несколько часов. – Я нагло вру. Они работали над проектом прошлой ночью. Но я не хочу видеть, как она снует тут, поджидая Оуэна и раздражая его. Рядом с ней он чувствует себя неловко.
Печально, когда ребенку не нравится находиться рядом со своей матерью, потому что она больше не присутствует в его жизни.
– Отлично. Вот, и меня нет рядом, и тебя нет рядом, в какие неприятности он может попасть, если мы слишком заняты, чтобы быть с ним? Глупый малыш, – бормочет она, качая головой.
Вот так, значит. Как она смеет критиковать Оуэна?
– Он ребенок. Что, ты думаешь, он делает, когда вокруг нет никого, чтобы приглядеть за ним?
– Ну, а ты-то сама где? – бросает она новое обвинение в мой адрес.
– Работаю! – Слова рвутся из моей груди. – А вот где ты, черт возьми? А, знаю, ты напиваешься и накачиваешься наркотой со своим парнем-кретином. Может быть, ты просто спишь весь день, который должна проводить в поисках работы? И уж, если нет работы, может, ты должна быть дома рядом со своим сыном? Не вини меня за то, что ты никудышная мать. Это не моя вина, что у тебя находятся дела поважнее.
Я снова вышла из себя. Никто больше не способен на это. Никто. Как правило, я спокойна даже среди хаоса. Могу мгновенно вступиться за кого-то, но не так уж легко завожусь. И всегда готова простить ошибку.
Но к маме это больше не относится. И довольно давно. Я не могу рассчитывать на нее. Никто не может. Она всегда ведет себя как жертва или обвиняет других в своих собственных ошибках. Она не может осознать того, что как мать она полный отстой, и, к тому же, ленива.
Так что я не против напомнить ей об этих недостатках.
– Я не потерплю неуважения. Я твоя мать, – подчеркивает она.
– Тогда веди себя соответственно. – Мой голос снова спокоен. Пугающе спокоен. Я скрещиваю руки на груди, практически требуя от нее принять роль, которой она, как предполагается, должна посвящать каждый день своей жизни. Прекрасно зная, что она так не сделает.
– Еще не хватало слышать подобные оскорбления. – Мать хватает сумочку, которую оставила на кофейном столике и, повесив ее на плечо, направляется к двери, ни разу на меня не взглянув. – Можешь катиться в ад, Фэйбл.
Она хлопает дверью, и все разваливается. Я просто… распадаюсь на кусочки, безутешно, по-детски рыдая. Сворачиваюсь калачиком на диване и прижимаю руки к своему лицу, ладони от слез становятся мокрыми. Все мое тело дрожит, я так зла, так расстроена, так…
Тьфу. Во мне бушует так много эмоций, и непросто даже попытаться разобраться в них. Я рухнула с заоблачных высот на самое дно за считанные минуты, и мой разум, мое сердце не могут принять еще больше.
Несмотря на гнев, плакать – правильно. Это освобождение от всех накопленных обид и бурных эмоций, которые изводили меня последние несколько месяцев. Черт, последние несколько лет. Я не знаю, как долго я плакала, пока не заныла грудь и не стало жечь глаза. Я отняла ладони от лица и, откинув голову назад, уставилась в потолок.
Моя мать ненавидит меня, а я ненавижу ее. Я должна осознать этот факт и примириться с ним. Мне и Оуэна нужно защитить от нее. Вероятно, следует серьезно задуматься о поиске другой квартиры, потому что не стоит ждать, пока мать выкинет очередной трюк и выставит нас отсюда.
