– Мне больно, – всхлипнул он судорожно.
Изо рта у него текла кровь.
Рамирес поднялся, подошел вплотную и выпустил пулю ему в затылок.
– Господи боже мой, – ахнул Роберто. – Кто они такие?
– Плохие люди, – ответил Рамирес.
Но кто они были такие в самом деле?
– Беги, – велел он Роберто, – приведи сюда Мадонну. И поспеши, мальчик, пока я не истек кровью.
Мальчишка со всех ног бросился за одной из проституток, которая утверждала, что когда-то была медицинской сестрой.
Рамирес опустился на стул. Пистолет до сих пор был у него в руке. Он бросил его.
Зал поплыл перед глазами. Ему нужен священник, ему так больно. Он взглянул на двух женщин на диване – они в ужасе таращились на него.
– Вон отсюда, твари! – проревел он. – Нечего шлюхам пялиться, как умирает мужчина.
Они исчезли.
Эх, не поставил он сегодня утром свечку. И на службе не был. Священника бы сюда.
Да где же эта Мадонна?
Фургон подкатился к Медфорду, северному пригороду Бостона, и въехал на забитую стоянку вокруг какого-то заведения, похожего на бар, под названием «Тимотис», одинокого приземистого здания непревзойденной скромности. Его название повторялось красными неоновыми буквами едва ли не в полусотне мест: на крыше, над дверями, на гигантской вывеске над въездом на стоянку: «Это он! Единственный и неповторимый! „Тимотис“!»
– Мы здесь потому, – сообщил Ланахан, – что сегодня суббота. А каждую субботу ваша преданная науке интеллектуалка, эта талантливая, отважная, сильная женщина, – слова Чарди, брошенные обратно ему в лицо, – вечером заявляется сюда или в какое-нибудь другое заведение подобного толка, снимает мужика и уходит с ним.
– В прошлые выходные она вернулась домой только в воскресенье под вечер, – заметил водитель, кудесник из техотдела.
В красном неоновом свете на рябом лице Ланахана, похоже, играла сальная ухмылка. Чарди охватило желание дать ему в морду, но неожиданно злость прошла. Ланахан – ничтожество, он даже оплеухи не заслуживает.
– Здесь никого из Гарварда не встретишь, – сказал человек на переднем сиденье. – Они все сидят в Кембридже и в кабаках поприличнее, вроде «Касабланки» или «Данстер-стрит, 33». Это местечко слишком низкого пошиба, для непритязательной публики. Второй сорт.
– Она сейчас там, – сказал Ланахан. – Вот ее тачка.
Он указал на зеленый «фольксваген» неподалеку.
– Она западает на парней одного типа. На моей памяти было трое. Смуглые ирландцы. Крупные, под метр девяносто ростом и весом под сто килограммов.
– Ваших близнецов выискивает, – подсказал Ланахан. – Она ищет вас.
– Чушь собачья, – отрезал Чарди.
– Увидите. Ну что, поехали? Готовы? Уверены, что справитесь?
– Угу, – буркнул Чарди.
– Звучит как-то не слишком убедительно. Послушайте, можно устроить все другим способом.
«Гнусный коротышка», – подумал Чарди.
– Чарди. За эту операцию я отвечаю перед Вер Стигом. Не провалите, ладно? Держите себя в руках, не переусердствуйте. Не спугните девицу. Если вы наломаете дров, она обратится в прессу, поднимет шум…
– Я справлюсь.
Чарди отодвинул дверцу фургона и вышел в сырой, промозглый вечер.
До Массачусетса весна еще не добралась, и сквозь ряды машин он двигался в клубах пара от собственного дыхания. Перед входом в бар вытянулась небольшая очередь, он пристроился в конец. Все они казались такими симпатичными, эти мальчики чуть за двадцать, с модными стрижками – расчесанными на прямой пробор пышными ниспадающими каскадами волос, в дорогих темных костюмах почти что на европейский лад.
Девушки, все как на подбор, были темненькие и миниатюрные, веселые и похожие почему-то на примерных католичек. Их нежные шейки украшали крестики. Рядом с ними он сам показался себе каким-то переростком, глупым и неуклюжим, потому что был на добрый десяток лет старше самого взрослого в этой очереди. В своем унылом костюме он терпеливо дожидался еще минут десять, пока наконец двустворчатые двери не распахнулись гостеприимно ему навстречу. На пороге он в последний раз оглянулся на фургон вдалеке, под высоким фонарем, с тонированными стеклами, из-за которых – он знал это – за ним наблюдал Ланахан, а через него Йост Вер Стиг и все Центральное разведывательное управление.