…Уборщик пляжа, осторожно переступая между рук и ног загорающих, шествовал с подносом, на котором стояли узкие бокальчики с разноцветной жидкостью. Теперь вместо комбинезона на нём была белая рубашка с короткими рукавами, чёрные брюки, чёрные лакированные туфли.
— Леди энд джентльмен! Мадам–месье! Коктейль «Амур»! – он заговорщически подмигнул мне, когда я прошёл мимо со своим полотенцем через плечо. – Коктейль «Амур»!
— Шахер–махер? – спросил я на ходу.
Он ухмыльнулся и кивнул.
С одного из лежаков под зонтиком снялась парочка, Я подошёл, швырнул на него полотенце и стал раздеваться, понимая, что денег с меня не сдерут.
Температура воды была, наверное, под тридцать градусов. Взметая брызги в этом бульоне, я удивился: опять, как во время утренних заплывов, я был единственным пловцом во всём заливе. Никто не купался.
С моря я видел многоголовую гидру туристов, копошащуюся на пляже. Сотни людей, разомлевших под жгучим солнцем, садились, ложились, переворачивались, нашлёпывали на себя кремы из тюбиков, втирали их в плечи и ляжки. Почти у каждого лежака стояло по несколько разноцветных пластиковых тюбиков и флаконов с этими кремами, и я подумал о том, какой баснословный бизнес делает каждое лето косметическая промышленность, внушив потребителям, что под защитой этих самых кремов можно якобы безопасно выжариваться, выжигать кожу до черноты.
Эти любители попозже подрыхнуть и притащиться на пляж после завтрака с набитым желудком вызывали чувство презрения и жалости.
Я стоял у лежака, утирался полотенцем после плавания, смотрел на череду людей, взад–вперёд бредущих вдоль кромки прибоя. Они шествовали по щиколотку в воде, кто читал на ходу газету, кто прижимал к уху мобильный телефон, кто волок за руку разомлевшего ребёнка. Туда и обратно. Туда и обратно.
— Сенти! – раздался за спиной женский голос. – Слушай!
Я обернулся.
Накрашенная, увешанная драгоценностями немолодая женщина в купальнике, приподнявшись со своего лежака, властным жестом указывала на мой, очевидно, вопрошала, свободен ли. Рядом с ней, сидя на песке, нашлёпывали на себя крем двое мужчин с золотыми крестиками на груди – старый и помоложе, поросший по всему телу чёрными волосами.
Я кивнул. Мол, свободен.
Она мгновенно выхватила из лежащей рядом с кремами сумочки доллар, столь же властно махнула им, явно приказывая, чтобы я подтащил к ним лежак. Для полной ясности крикнула:
— Портамело! Принеси мне! – из чего можно было заключить, что это итальянцы.
Я пожал плечами и прошёл мимо.
— Коктейль «Амур»! – подмигнул мне хозяин пляжа, направлявшийся со своим подносом к этой троице.
Он не отказал себе в удовольствии на миг поставить поднос на песок и пояснить при помощи нехитрых международных жестов, что один из этих мужчин – бессильный муж, а второй – весьма энергичный любовник.
…После обеда, который прошёл в необычном для Люси молчании, она снарядилась с Гришкой в город.
Я попытался настоять, чтобы малыш остался со мной, чем вызвал взрыв раздражения.
— Вы не позаботились о том, чтобы купить мне сигарет! И вообще, кто вы такой, чтобы указывать мне, куда и когда везти ребёнка?! Чао!
Я понял, чем вызвано это раздражение, когда, убрав стол и вымыв посуду, зашёл в свою комнату, увидел вытащенный из тумбочки и демонстративно брошенный на кровать конверт с деньгами Константиноса.
Что ж, надо было тикать, как говорят украинцы, от этой дамочки.
Я пересчитал драхмы. Всё, кроме того, что я истратил на продукты, было цело. «Наверное, промотала мои деньги, все или почти все, а со своей кредитной карты тратить не хочет, боится, что от бывшего мужа уже не обломится…» – только подумал я, как из гостиной донёсся зов мобильного телефона.
Я был уверен, что звонит Гришкин отец.
— Как дела? – раздался твой голос.
— Прекрасно, – ответил я, и чувство сиротства охватило меня.
— Смотри, не перегревайся на солнце. Помни, тебе этого нельзя.
— Хорошо. А как вы там, как наша Ника?
— Подожди. Вчера вечером звонил Люсин муж. Беспокоится о своём Гришке, боится, что тот болеет, что Люся не говорит правды.
— С Гришкой всё в порядке. Чудесный пацан. Мой закадычный приятель.
