— Это, — самодовольно заявил Дуган, — моя кровать.
— Это была твоя кровать! — отозвался Танин, затем нагнулся и потряс Стурма. — Проснись! Мы не собираемся тебя тащить! Поторопись, пока этот проклятый Богами парус не вернулся.
— Что? — Стурм сел и начал сонно моргать.
— Вы не можете так поступить! — взревел гном.
— Послушай, Дуган Красный Молот! — жестко сказал Танин, нагибаясь и сурово заглядывая гному в глаза. — У меня похмелье, меня укачало, и я весь день ничего не ел. Меня промочили насквозь, швырялись рыбой, сверху скрежетал ненормальный парус, а потом меня едва не замучили до смерти скучными детскими сказками! Я не верю тебе и не верю в дурацкие поиски артефактов. — Он помолчал, кипя от гнева и потрясая пальцем перед носом гнома, затем продолжил: — Я собираюсь спать где хочу, а когда почувствую себя лучше, клянусь Богами, заставлю этих маленьких ублюдков развернуть свой корабль и взять курс домой!
— А если я тебя остановлю? — произнес Дуган, угрожающе щурясь. Казалось, яростные выпады Танина ничуть его не смутили.
— Тогда у этого корабля будет новая носовая фигура, где бы он ни находился! — процедил Танин сквозь зубы. — И она будет иметь длинную черную бороду!
Старший брат сердито подошел к шалашу и залез внутрь. Заспанный Стурм вполз следом.
— Гном, я бы на твоем месте не вставал у него на пути, — посоветовал Палин, спеша следом. — Он вполне способен сделать то, что обещал.
— Неужто, парень? Буду иметь в виду, — ответил Дуган, глубокомысленно теребя бороду.
Укрытие было заполнено гномскими вещами — большей частью яркой, разноцветной одеждой. Все это Палин бесцеремонно отпихнул ногой. Танин растянулся на палубе, Стурм свалился рядом, и оба мгновенно уснули, как будто младший брат накинул на них заклятие. Палин устроился на оставшемся месте, надеясь, что сон придет к нему так же быстро.
Но он не участвовал в сражениях, подобно братьям. Стурм мог спать в полной броне на песке в пустыни, а Танин, как известно, блаженно храпел, когда молния разнесла стоявшее рядом дерево. Промокший до костей, дрожащий от холода Палин лежал на палубе и предавался отчаянию. Он хотел есть, но каждый раз, когда думал о еде, желудок начинал подкатываться к горлу. Все мышцы болели, рот наполняла соль морской воды. Юный маг с тоской вспоминал дом и долину: чистые, душистые простыни, часы мирных занятий, когда он сидел под огромными ветвями валлина, держа на коленях книгу заклинаний.
Закрыв глаза, Палин попытался удержать слезы тоски по дому, но не смог. Протянув руку, он коснулся посоха Магиуса и внезапно вспомнил дядю. Из-за чего? Юноша понятия не имел. Рейстлин умер задолго до рождения Палина. Вероятно, это из-за посоха... Или он вспоминает какой-нибудь рассказ отца, который сейчас, из-за усталости, кажется реальным. Как бы то ни было, Палин ясно видел Рейстлина, лежащего в мрачном дождливом лесу. Закутавшись в красные одежды, маг кашлял, кашлял до тех пор, пока не стало казаться, что он никогда не сможет дышать нормально. Юноша видел кровь на бледных губах, видел, как хилое тело содрогается от боли. Но не слышал ни одной жалобы. Палин тихо приблизился к дяде. Кашель прекратился, спазмы ослабли, и, приподняв голову, Рейстлин посмотрел племяннику прямо в глаза...
Тряхнув головой от стыда, Палин притянул посох поближе, лег щекой на его прохладное гладкое древко и уснул, расслабившись. Но ему показалось, что в последний момент, перед тем как перевалить за грань сновидений, он услышал голос гнома и увидел голову, просунувшуюся под навес.
— У меня тут колода карт, парни... Что ты говоришь? Здесь сегодня спят козыри?..
