Будь с нами наш старый спутник по скитаниям, доктор Мак-Кенна, этот вывих был бы излечен в три или четыре дня. Но хирурга с нами не было, вправлять вывихнутую руку Джонсона взялся Костер. Джонсон не кричал, а рычал и выл от боли и впал в обморочное состояние.
Куда мы шли?
Сначала я думал, что мы опять направляемся к Балеарским островам, но это предположение было ошибочно: люгер пошел по так называемому «большому океанскому пути», пересекая Атлантический океан, и в середине декабря добрался до гавани Нью-Йорка. Только тут я начал кое-что подозревать об истинной цели нашего путешествия, когда в Нью-Йорке на пристани в собравшейся при нашем приближении толпе, я увидел «мадемуазель Бланш» и значительно уже возмужавшего красавца Люсьена.
Увидел я их при помощи подзорной трубы, и, маневрируя ею, не обратил внимания на то обстоятельство, что к борту «Ласточки» приближалась шлюпка с парой гребцов и одним пассажиром. Пассажир этот схватился за висевшую веревочную лестницу и с юношеской легкостью вскарабкался к нам на палубу.
— Наконец-то! — услышал я давно знакомый и милый для меня голос старого и верного друга.
Это был доктор Мак-Кенна.
На ходу пожав мне руку, он снова повторил эти самые слова:
— Наконец-то, Джонсон. Будем надеяться, что на этот раз мы сыграем не впустую.
— Будем надеяться, — откликнулся Джонсон. — Признаться, медикус, я уже оставил всякую надежду. Ведь в прошлом году мы опять спутались с «мадам», но она, как водится, поскупилась, и мы несколько месяцев попусту проболтались в гаванях Гибралтара, на острове Майорка и еще кое-где, дожидаясь прихода нанятого ею для дела датского корвета.
— А он так я не пришел, — засмеялся Мак-Кенна. — Узнаю старую корсиканку. И подумать только, что Наполеон верил ей, как Богу.
— И отдал ей на сохранение добрых двадцать пять миллионов, — откликнулся Костер.
— Но как же устраивается дело теперь? — спросил хирург.
— Подуло другим ветром. Знаете, кто перешел на нашу сторону.
— Император всероссийский, что ли?
— Нет!
— Не король ли французский?
— Нет!
— Не… не лорд ли Ворчестер, наконец?
— Нет, нет и нет. Я вижу, вы не можете догадаться. Ну, так я вам скажу. Только подойдите поближе.
И он, наклонившись, шепнул на ухо доктору какое-то имя. Мак-Кенна буквально отшатнулся и крикнул:
— Но это невозможно! Вы сочиняете, Джонсон! Вы хотите меня уверить, что его светлость…
— Тсс, — предостерег его Джонсон, кладя палец на губы.
— Это так друг медикус, но называть имя данного лица нет надобности.
— Совсем нет надобности! — подтвердил Костер.
— Господи Боже мой! — схватился за голову Мак-Кенна.
— Но если только его свет… Я хотел сказать, если это лицо на нашей стороне, то в успехе нечего сомневаться. Теперь все, решительно все пойдет хорошо.
— Будем надеяться! — хором отозвались Джонсон и Костер.
— Боже, как рада будет «мадемуазель Бланш», — как бы про себя проговорил Мак-Кенна.
— Да, эта женщина остается верной своей первой любви и своему повелителю, не так, как австриячка…
Мак-Кенна разгуливал по палубе люгера, в волнении размахивая руками и бормоча что-то. До меня долетали только отрывки его слов и фраз:
— Новая эра, новая эра, — твердил он. — Он еще не стар. Ему нет пятидесяти двух лет. Ведь, родился он в 1769 году. Да, да, 15 августа 1769 года. Человек из крепкого племени. Вон, его мать, какая старуха, а крепка и здорова, как дуб. Корсиканцы — одно из самых здоровых и долговечных племен на земле… У него железное здоровье. Он проживет еще лет двадцать пять или тридцать. И теперь он умудрен опытом, он не поддастся соблазну мирового владычества, а ограничится осуществлением возможных задач. Он организует Францию на новых началах, он создаст из нее оплот идей свободы, идей культурной жизни. В тесном союзе с Англией он обеспечит всей Европе возможность спокойно развиваться, избавив ее от гнета реакционных сил, свивших себе гнездо на севере… О, Господи, Господи, какие великие, какие благородные задачи!
— И какой прекрасный заработок для нас с Джонсоном! — вставил Костер.
* * *
Около недели люгер наш простоял в гавани Нью-Йорка. Джонсон весьма благоразумно отпускал на берег матросов своего судна только по очереди, и то всего на три, четыре часа, ссылаясь на необходимость держать их всегда под рукой: может быть, люгеру понадобится внезапно сняться с якоря и уйти в дальнее плаванье…
