— Нет, я не буду, у меня рыбенок, — первой нарушила молчание младшая невестка Матвея, Маша, когда Леон пододвинул ей налитую стопку, — Маша еще кормила грудью шестимесячную дочь.
— Пей немношка, немношка можна, — сказал ей Матвей, разбавляя водой свой спирт.
— Пей, пей, не бойса! — поддержала его старшая невестка, Ольга, и тоже добавила в свою стопку воды из кружки.
Тогда и Маша подлила себе в стопку воды и выпила, как все, до дна.
Леон навалился на еду — проголодался за день, а остальные ели вяло. Матвей пошел к печке, поднял с полу ситцевую наволочку с табаком, что привез ему хозяин (полнаволочки табака было), набил трубку, выхватил пальцами из печки жаркий уголек, положил его в трубку на табак, вернулся к столу, раскуривая трубку.
— А што хороший магазин есть? — спросила Леона Ольга. — Платок красивый, пушистый есть?
— Да все есть, — неопределенно шевельнул плечами Леон. — Наверно, и платки есть.
— Поеду скоро поселок, платок красивый куплю, — задумчиво сказала Ольга. Поставила на стол локоть и смуглой шершавой ладонью мечтательно подперла пунцовую щеку.
— Поеть, поеть! Купи, купи! — покивал ей Матвей. И снова побрел к печке за угольком, поскольку сырой табак не раскуривался.
За перегородкой заплакал ребенок. Маша громко вздохнула, потом зевнула, не спеша поднялась и пошла к нему. Встала и Ольга и ушла за Машей. Матвей вернулся к столу, раскурил трубку и сел на лавку, покинутую невестками. До этого он спал на ней, на что указывали расстеленный матрас, смятая подушка и сдвинутый к стене кукуль[5].
— Какой новость поселка? Мой испа живой стоит, мыша не скушал? — спросил Леона Матвей и негромко засмеялся своей шутке, отчего на лице его пришли в движение все морщины, а глаза упрятались в узкие щелки.
— Жива изба, жива, Матвей, — ответил хозяин.
— А еще какой, интересный новость? — любопытствовал Матвей, давно не бывавший в Поселке.
— Не знаю, Матвей. Я, считай, ни с кем разговоров не вел.
Леон налил себе и старику в кружки кипятку из чайника. Отнес на печку чайник, принес банку растаявшей сгущенки.
— Вот разве что геологи только вчера улетели. Вертолет за ними прилетал. А чего сидели до зимы — не пойму.
— Это он меня тайха искал, потому сидел. Голишав меня искал. Неделя назад эта дела бил.
— Во-он что!.. — охотник бросил прихлебывать чан. И удивился: — Как же он мог твое стадо найти?
— Сам не мог, Архангела мог. Архангела сказал: два неделя тайха бродил, искал меня.
— Значит, они вдвоем с Архангелом были? — нахмурился хозяин.
— Три человека бил, не два — три. — Матвей показал Леону три скрюченных коричневых пальца и запыхал трубкой.
— Третий высокий? — спросил Леон, имея в виду долговязого геолога Федора Воробьева из партии Голышева.
— Високай, високай, — закивал Матвей. — А фамиль не знаю.
— О чем же они спрашивали? Поди, старая песня?
— Старый, старый песня! — махнул рукой Матвей. И зачастил словами, явно копируя присущую Голышеву быстроту речи — «Где твой брат Павел самарёток брал, где солятой жилка? Вспоминай, вспоминай, ми бляготарить хорошо будим».
— Что ж ты мне утром этого не сказал? Когда я в поселок ехал? — с досадой спросил Леон.
— Ты не спросил, я не сказал. Я давно сабил эта дела, — ответил Матвей, все еще посмеиваясь оттого, что так славно сумел скопировать речь Голышева.
— Ясно, Матвей, все ясно: я не спросил, ты не сказал, — хмуро проговорил хозяин. И после того как помолчал и отхлебнул из кружки, спросил: — Ну а если бы ты знал, где брал золото твой брат Павел, показал бы геологам место?
— Как не показал? Канешна! — живо отозвался Матвей. — Мне солята не нада, — тьфу этат камень! Павел солята любил, потому погиб. Жадный бил, секрет делал. Никому не сказал секрет: жина своя, дочка своя не сказал. Тьфу этат солята!
— А тайги тебе не жалко, Матвей? — снова, помолчав, спросил Леон. — Ты бы одно место показал, а я другое, пришли бы добытчики, вырубили тайгу, котлованов нарыли, наставили бы свои промприборы, рыбу в реках извели. Мало они дырок в тайге оставляют? А пожары какие от их электролиний, от замыканий? Это в нашей тайге тихо, а в других местах все лето тайга горит, звери гибнут, олени, ягель выгорает. А какое-же оленю житье без ягеля?