Однако если все это испытывал и переживал Шурка, то в чувствах Таюнэ к нему улавливалась какая-то смиренная отреченность. Она молча принимала его ласки, иногда хмурилась, иногда убегала от него, иногда сама подходила к нему, осторожно дотрагивалась кончиками пальцев до его губ, щек, бровей, затаенно спрашивала:
— Таюнэ хороший жина Василя?
Но она любила его. Любила так, как любят женщины ее народа, женщины снегов — скуповато и ровно. Для нее он был ни с кем не сравнимый. Он был русский, он был геолог, он был красивее и умнее всех чукотских и эскимосских парней, которых она знала. Но главное, он был ее мужем. И это обстоятельство было решающим в ее любви к нему. Серьезно поверив в то, что она его жена, она гордилась этим и была безмерно счастлива.
И все же настал день, когда Шурка решил, что тянуть дальше нельзя. С утра он впрягся в работу. Прибивал железо, сорванное ветром с крыши сарая (заодно достал из тайничка документы киномеханика, спрятал их в валенок), кормил до отвала собак в сарае (заодно отмахнул топором от оленьей туши лопатку, обернул брезентом, прикрыл сухим хворостом), подстрелил из винчестера трех куропаток, а винчестер, как бы невзначай, поставил в сарае. После обеда принялся пилить снег. Таскал на нартах снежные кирпичи, складывал возле избушки.
Таюнэ прибирала на чердаке и, как всегда, громко распевала. Вынеся на улицу мусор, она увидела Шуркину работу и удивилась:
— Зачем много пилил?
— Ничего, — ответил Шурка. — Чем каждый день пилой ширкать, сразу на месячишко заготовлю.
— Смотри, солнце скоро сам твоя снег вода делал! — засмеялась она, показав на солнце в молочном небе. Потом кивнула в сторону замерзшей реки: — Скоро вода плавать будет, Василя солата найти будет, домой в село ехать. Да?
— Да, скоро и золото найдем, и в село поедем, — как-то кисло ответил он.
Таюнэ убежала. Вскоре Шурка снова услышал ее веселый голос под крышей избушки.
«Вот поет и не догадывается ни о чем, — невесело подумал он. — Хреновая житуха!..»
Ему захотелось побыть с нею эти последние часы, как-то намекнуть ей, чтобы она не сейчас — потом поняла, что он будет помнить и ее, и эту избушку на краю света, и зиму, которую он провел вместе с ней. О своем будущем ребенке он не думал, не думал и о том, что Таюнэ скоро станет матерью, потому что не мог представить ни ее в роли матери, ни тем более — несуществующего пока ребенка. Шурка выдернул из снега ножовку, пошел в избушку. Услышав стук двери, Таюнэ перестала петь.
— Хватит тебе прибираться, спускайся сюда! — крикнул он ей в чердачный проем.
— Я совсем все делала! — ответила она, подходя к проему, и, перегнувшись, протянула ему зажженную лампу. — Тихо-тихо держи, чтоб падала не надо!
— Держу, отпускай руку.
Он взял у Таюнэ лампу, пошел повесить ее на гвоздь в стене. И не увидел, как у Таюнэ подвернулась и соскользнула с печки нога. Он только услышал, как она вскрикнула и упала.
— Как же ты, а?.. — кинулся к ней Шурка. — Болит?..
— Совсем мало болит… — ответила она, виновато улыбаясь и показывая пальцами, как колет в ноге.
— Сомлела, — догадался Шурка. — Давай разотру.
Он крепко, с силой растирал ладонями ее ногу, все время повторяя:
— Прошло?.. А теперь?
— Теперь нет, — наконец сказала Таюнэ. Потом засмеялась, спросила: — Ты немношко боялся, когда я падала? — И вдруг тихонько вскрикнула, взялась рукой за поясницу.
— Опять сомлела?
— Нет, здесь кололо, — показала она на правый бок.
— Ты ложись, — посоветовал Шурка. — Малость полежишь — пройдет.
Но боль в боку не стихала. Таюнэ лежала бледная. Он подсел к ней.
— Ну, покажи, где болит?
— Здесь, — она снова показала на правый бок.
— Вот что, надо порошков попить, — решил Шурка.
Он вытряхнул из коробки на стол все порошки, которыми когда-то снабдила Таюнэ фельдшерица Анна Петровна, и, смешав несколько разных порошков, дал Таюнэ.
— Проходит? — спросил Шурка, немного подождав.
— Теперь мало больно, — негромко сказала она.
— Поняла, что значит медицина? — обрадовался Шурка и подумал, что, если через час Таюнэ встанет как ни в чем не бывало, он не будет здесь задерживаться.
Однако спустя час Таюнэ горела в жару. Шурка совсем растерялся, не зная, как и чем ей помочь. Он то накладывал ей на лоб мокрый платок, то вытирал ее потное лицо, то толкал ей в рот кружку с холодной водой.
