Она спокойно повела бровями и сказала:
— Таюнэ умка нет боится, волка нет боится, пурга нет боится, Василя совсем нет боится. — Помолчала, качнула головой и добавила. — Таюнэ нельзя стала жина Василя.
— Что-что? — засмеялся Шурка. — Да почем ты знаешь, что я хочу жениться?
Таюнэ подняла на него разноцветные раскосые глаза, строго повторила:
— Нельзя стала… Ты твой товарищ скоро ходил, Таюнэ один оставался. Это плохо делать. Это пушник Шарикова делать. Шарикова самолет далеко летал, жина Вуквуна плакала много. Теперь тоже плакала много, два сына свой говорила: «Твой папа далеко самолет летал, ты один живи, школу учись, букварь учись. Твой папа плохо делал, два сына хорошо надо делать». Василя понимал?
— Понимаю, понимаю. Куда ж он улетел, этот Шариков?
— Таюнэ нет знает, Вуквуна нет знает, председатель Айван нет знает. Далеко летал, большой-большой город.
— Хмм-м… ясно, — сказал Шурка. Потом, озорно сверкнув цыганскими глазами, спросил: — Ну а если я останусь, ты что же, станешь моей женой?
— Таюнэ нет знает, — вздохнула она.
Шурку забавляла серьезность и деловитость, с какой эта молоденькая девчонка вела разговор о тех сокровенных вещах, о которых обычно не заикаются девчата ее возраста то ли от врожденной девичьей скромности, то ли от, лукавства и притворства. Ему не хотелось, обрывать столь, необычный разговор. Он подсел к ней и спросил:
— Значит, не согласна? Ну а почему?
— Василя русский, — потупилась Таюнэ. — Василя любит свой русский девушка. Русский мало-мало живет тундра, потом летает самолет большой город.
— Слушай, а почему ты себя Таюнэ зовешь? — забавляясь, допытывался Шурка, — Ты ведь Руслана. У тебя что, два имени?
Его непонятливость вызвала у нее улыбку.
— Таюнэ — фамилий, Руслана — так зовут, — улыбчиво объяснила она. И, вспомнив девушку в милицейской форме, сказала: — Такой сказка есть — Руслана. Два Руслана теперь, два девушка живош.
— Вот так просветили тебя! Это же парня так зовут, князя, понимаешь? — смеясь, проговорил Шурка.
— Зачем смеялся? — сердито дернула его за рукав Таюнэ. — Ты сказку такой знал? Милиция начальника много твой знал, начальника так говорил.
— Какой милиции?! — Шурка утратил смешливость.
Таюнэ проворно сунула руку в вырез платья, достала паспорт, толкнула ему в руки.
— Читал, читал! — потребовала она, показывая пальцем в графу, где стояло ее имя. — Видал, Рус-ла-на? Милиция начальника паспорт Давал, говорил: «Надо Таюнэ зовут Руслана писать, Руслана сказка есть, девушка есть». Василя мало знал, начальника много знал.
— А-а-а… — облегченно вздохнул Шурка, потом сказал. — Зануда твой начальник, купил он тебя… Ну, заливал, понимаешь? Тьфу, как же тебе втолковать?.. Ну, неправду сказал, дошло? — нашел наконец Шурка подходящее слово.
Таюнэ насмешливо взглянула на него, молча взяла у него паспорт, спрятала на груди и недружелюбно сказала:
— Ты много пустой слова говорил, мало работа делал! — Она спокойно подняла с земли гуся, положила ему на колени, приказала: — Работал, работал!
— Ну и чумная! — ухмыльнулся Шурка, принимаясь ощипывать гуся.
День подбирался к полудню. Но солнце плыло по небу не так, как летом, легко набирая высоту, а держалось ближе к горизонту, Лучи его, падая к земле под острым углом, слабо прогревали воздух. Оттого, наверно, все вокруг казалось нереальным: и голубоватое стекло неба, и ощетинившаяся трава, и синий блеск реки, и черные холмы далеких сопок, затянутых паутиной марева. Даже плоское, как тарелка, солнце походило на копию солнца настоящего, а высокие яркие цветы по берегу выглядели так, словно их вырезали из цветного картона и нарочно понатыкали в землю.
Опираясь на весло, Шурка похаживал у избушки. Из открытого окна просачивался острый запах жареной гусятины — у печки хлопотала Таюнэ.
На душе у Шурки было скверно. В голову лезли всякие путаные мысли, связанные с побегом. Он пробовал отвлечься от них, пытался представить в веселом свете свое недалекое будущее. Ну, скажем, то время, когда он доберется до Певека, а еще лучше, когда очутится в каком-нибудь приличном городке за Уральским хребтом. Но из этого ничего не получалось. Представить себя в безопасности шумного города мешала и эта избушка на курьих ножках, и весь пустынный дикий простор, который сейчас окружал его.
