.
Нас в шлюху превращает пораженье;
Верни величие — вернется уваженье.
Восславит мудрость нашу и размах
И чернь, и знать, и римский патриарх.
Весь мир в железо будет облачен:
Я сам евангелие, сам я и закон.
Дает мне силы звонкое, как сталь,
Единое мильонное «Зиг хайль!»
Я вижу с триумфальной колесницы
Трех континентов красные зарницы.
Штандарты гордецов сотрем до дыр:
Сегодня — Дойчланд, завтра — целый мир!
Европа лезет в рабство с головой —
Ей на коленях ползать не впервой.
Толпа — как баба: верит только силе,
Ей слов не надо — подавай мессию.
Дремавший до поры огонь той веры
Я вздую в обожание без меры.
Им нужно крови; похотливый глаз
Алкает зрелищ: удобряя грязь
Своею кровью, корчится еврей;
Сосед соседа вздернет у дверей.
Стоит толпа в немом благоговенье:
Где был закон, там правит преступленье.
И честь, и совесть лучше позабыть.
Не задавай вопросов — будешь жить.
Ничто не свято, кроме зла, отныне —
Мое тому святому будет имя.
КЛАРА. Чушь.
Выплёскивает содержимое бокала в телевизор — он тут же гаснет.
ЕВА. Ты что сказала? Ты что наделала? Ты испортила телевизор. Это подарок ко дню рождения. Единственный во всей Германии.
КЛАРА. Таким он и остался. Просто сломан, вот и всё.
ЕВА. Они были со мной. Я чувствовал их. Каждого из них.
КЛАРА. Знаешь, какая рыба всегда плывёт по течению? Дохлая. Когда Пифагор изобрёл свою теорию, он из благодарности принёс в жертву богам сто быков. С тех пор быкам лучше держаться подальше от тех, кому вздумается открыть великую истину.
ЕВА. Тот, кто кормит льва, должен ему подчиняться. Прошлое предстаёт так ясно, как шумная, освещённая огнём кавалькада. Такая-то причина порождает такое-то следствие. Мельничное колесо вертится, не вспенивая одну и ту же воду дважды. А настоящее? А будущее? Я как путник с фонарём за спиной — указываю путь тем, кто идёт за мной, но сам не разбираю дороги, только знаю, что она впереди. Всё, что я совершил, я совершил не путём долгих раздумий, но подчиняясь воле случая. Единственный урок, который даёт нам история, — как приспособить её к нашим нуждам. Неужели мы проиграем войну? Как можно? Это будет трагедия.
КЛАРА. Если хочешь стать героем войны, тебе лучше не дожить до её конца.
ЕВА. Победителей объявят героями, побеждённых — мучениками. Те же, кто сохранял нейтралитет, они… ничто. Таких никто не любит. Когда всё закончится, я думал уехать в Линц, ухаживать за садом, гулять с собаками, раздавать автографы, слушать радио, которое станет сообщать мне о ваших непрекращающихся успешных бомбардировках Мальты…
КЛАРА. Сука.
ЕВА. …но правду легче скрыть, чем действительность. Правда — цель покрупнее, не промахнёшься. А действительность? Точно игольное ушко. Меняется каждую секунду, выставляя нас ходячей насмешкой над тем, чем мы должны были стать.
КЛАРА. Хватит причитать. Распустил нюни.
ЕВА. Соверши достаточно большую ошибку, и рано или поздно кто-то отыщет ей оправдание. Соверши множество больших ошибок и рано или поздно станешь зачинателем религиозного возрождения. Ты говоришь, посмотри на Наполеона. Сам посмотри. Я стоял у его могилы в Доме инвалидов, у этого куска гранита цвета блевотины и весом полторы тысячи тонн. Стоял и удивлялся, что сподобило французов воздвигнуть памятник человеку, который вытянул из них все силы, да так, что даже сто лет спустя я пробил их оборону, словно перемахнул через забор. Я подумал: реликвии, напоминающие о былой славе, — вот что нужно людям. Все хотят быть детьми богатых родителей. Реликвии. Ты, пожалуй, взял бы хорошую цену, если бы пустил его член с молотка. Если бы нашёл, разумеется. Интересно, он у него… э-э-э… то есть… большой…
КЛАРА. Очень…
ЕВА. Ну…
КЛАРА. Очень интересный вопрос.
ЕВА. А-а… (Пауза.) Küss’ mich, mein Duce[26].
КЛАРА скидывает каблуки.
КЛАРА. Baciami, il mio Führer[27].
Долгий поцелуй. Раздаётся стук в дверь — его не замечают. Стук повторяется. Входит СОЛДАТ. Увидев происходящее, тут же исчезает за дверью. ЕВА и КЛАРА, услышав, как закрылась дверь, продолжают обниматься.
КЛАРА. Кто это?
ЕВА. Какая разница?
Стук в дверь.
ЕВА. Ach, verdammt nochmal[28]. (Отскакивает от КЛАРЫ и кричит.)
