Эверлейк кивнул.
— Туда уходят все, в ком поселился онерс. Их изгоняют на всю оставшуюся жизнь.
— И самое ужасное заключается в том, что им запрещены любые телесные контакты с себе подобными?
— Да, — простонал капитан. — Они обречены всю жизнь испытывать ощущение близкого взрыва и страха, что это вот‑вот произойдет. Эта пытка усугубляется еще и тем, что несчастных уверяют, будто они страдают за грехи в этой и других жизнях.
— И вы этому верите? — спросил Галерс.
— Разумеется.
Галерс знал, что человеку с таким образом мышления бессмысленно доказывать, что зараженные онерсами люди страдают главным образом из‑за невежества и завесы секретности, которой старейшины ремоитов отгородили общину от внешнего мира. Они прекрасно понимали, что онерсы не что иное, как создания из плоти и крови, которые живут, повинуясь определенным физиологическим побуждениям, называемым инстинктами. И, тем не менее, упорствовали в обвинениях людей, в телах которых поселились онерсы, называя это карой за прегрешения их самих, либо даже их предков.
— Послушайте, капитан, — сказал Галерс. — Вы — человек умный, одаренный. Иначе вам не доверили бы командование «Королем Эльфов». Почему вы, черт побери, не обратились к земным медикам, почему не попросили их обследовать вас? Или вы думаете, что нет лекарства? Да вы просто лишили себя возможности излечиться из‑за страха и невежества! А Дебби? Неужели вы не понимаете, что обрекаете свою дочь на пожизненное заключение внутри «Короля Эльфов», где она не сможет познать радость любви и счастье? Что ждет ее? Муки одиночества?
Только теперь Галерсу стало понятно, почему отец не разрешил ей покинуть борт корабля во время Празднества Жертвоприношения. Дебби могли бы тайно похитить и увезти в один из лагерей. А Эверлейк, как верноподданный член своей общины, не стал бы протестовать против этого. Ему самому приходилось избегать тесных контактов с соплеменниками из страха, что и его упекут в такой же лагерь. Какую же одинокую жизнь приходилось вести этому несчастному!
Теперь Марк понимал, какие именно соображения руководили поведением Эверлейка. Но дальше так продолжаться не могло. Сама природа онерсов и способы, с помощью которых они маскировались, делали неизбежным их широкое распространение не только на Мелвилле, но и по всей Галактике. Для борьбы с ними необходимо было привлечь возможности всех цивилизованных планет. Ему стало не по себе при мысли, что уже сейчас сотни или тысячи мужчин и женщин, разбросанных по многим планетам, разносят эту чудовищную заразу.
— Послушайте, капитан, — попробовал Галерс еще раз воззвать к рассудку Эверлейка. — Вы должны рассказать мне все, что вам самому известно по этому вопросу, чтобы я мог как можно скорее приступить к работе. Мое правительство, разумеется, будет поставлено в известность, чтобы можно было объявить всегалактическую тревогу. Естественно, ваши соплеменники не желают разоблачения. По вполне понятным причинам. Во‑первых, онерсы могут стать таким же клеймом, как когда‑то проказа или сифилис. Однако эти две болезни давным‑давно искоренены, и также можно уничтожить онерсов. Во‑вторых, вы осознавали, что на Мелвилл будет наложен карантин, а это сократит доходы общины, поступающие от ушедших в космос ваших мужчин, что лишит вас возможности приобретать вакцину для омолаживания. Но приходило ли вам в голову, что перед человечеством вы гораздо в большем долгу, чем перед своей небольшой группой людей!
— В своей жизни я достаточно наслушался поучений! — рявкнул Эверлейк. — И больше не желаю, тем более от посторонних!
— Ладно, — произнес после некоторой паузы Галерс. — Но вы еще не объяснили мне, почему вам пришлось убить Джинаса.
— Он стал излишне подозрителен. Пришел ко мне, задавал вопросы, но я отделался от него. А когда мы остановились здесь в прошлый раз — это было во время Праздника Коронации, — он исчез и не показывался три дня. А потом пришел ко мне и рассказал, что побывал в каком‑то захолустье, где беседовал с женщиной, мужа которой забрали куда‑то в глубь страны. Сделано это было, разумеется, по приказу Старейшин, так как в нем поселился онерс. Не знаю, каким образом ему удалось выудить это признание. Возможно, он соблазнил ее. Эти женщины вероломные дуры!
