Все без исключения дети бегали обнаженными, но тела их были покрыты пушистыми волосиками, которые, по мере роста, превращались в густую плотную шерсть.
Самый старший и высокий в племени отзывался на имя Искатель Гнезд. Он был почти на полголовы ниже меня, однако, бугры мышц выдавали недюжинную силу.
Искатель Гнезд и еще один мужчина возглавляли колонну, в середине шли женщины, дети и я, замыкали шествие еще двое мужчин.
Так мы дошли до их стойбища, где я сейчас и нахожусь.
Я немного волнуюсь о санях, тем более, что не снял парус, но мне кажется, вряд ли у кого возникнет желание бродить в метель, которая разыгралась снаружи. Кроме того, снег уже, должно быть, давно засыпал сани. Шалаш построен из веток, и мне кажется, что лучше уж жить в вигваме, обтянутом шкурой. Ветки опираются на решетки, состоящие из двух деревьев и привязанной к ним семиметровой жерди.
Дыра в стене служит дверью, а дым от горящего в центре небольшого костра выходит наружу через отверстие, пробитое в покрывавшем весь шалаш снегу.
Пахнет дымом и крепким запахом потных человеческих тел.
Эти люди называют себя памигака. Когда мы вошли внутрь, женщины быстро разожгли костер и угостили меня блюдом, приготовленным из корней и листьев. Это был десерт. Потом я получил самого крупного зверька, который, судя по мордочке, был землеройным существом. Второго по величине получил Искатель Гнезд, а три других достались мужчинам. Остаток же разобрали их любимые женщины и дети.
Я заметил, что самая старая, покрытая лохмотьями женщина вообще ничего не получила. Ее звали Утреннее Кровавое Лицо, и она была, судя по всему, представительницей самой нижней ступеньки этого общества, чем‑то вроде парии.
Со зверьков сняли шкуры, отдали, женщинам, а затем стали жарить тушки на огне. Никогда я не ел ничего более вкусного, поэтому съел почти все, что до сих пор казалось мне несъедобным, оставив только лапки и внутренности. Темнота, царившая снаружи, и еда, выглядевшая ужином, говорили о том, что уже ночь, хотя в действительности было около полудня. Необычно густой снег закрывал солнечный свет.
— А сейчас ты будешь учить нас мудрости, — сказал Искатель Гнезд.
Я сказал им, что вряд ли у меня есть что‑то, что может им пригодиться.
Искатель важно кивнул головой.
— Да, покорность — первый признак мудрости.
— Скорее всего, это я хотел бы узнать кое‑что от вас. Вы видели Большие Сани?
Они закивали. Я заметил, что этот вопрос взволновал их.
— Давно они уехали?
— Они были здесь, потом день их не было, а потом появился ты. По одежде и лицу мы догадались, что ты с Больших Саней. Так же, как и они, ты похож на виггиков, только ты не такой жестокий.
— Кто такие виггики?
— Это охотники, которые быстро бегают и поют. Это они поймали зверьков. — Внезапно Искатель широко улыбнулся. — Они охотятся для нас, а когда пробуют охотиться на нас, мы показываем, что с нами лучше не связываться.
— Не понимаю, как это они охотятся для вас?
— У них есть такой обычай: когда они убивают маленького зверька, то зарывают его в снег, чтобы забрать потом, когда будут возвращаться с охоты. Однако, того, самого лучшего, который достался тебе, мы убили сами, вытаскивая маленького Цумманжа из теплого домика под землей.
— Я, кажется, знаю этих виггиков. Позавчера они убили нашвонка.
— О, это новость! Мы сами…
Со стороны входного отверстия раздался отчаянный крик. Пария, сидевшая там, наощупь двигалась к середине.
Все вскочили на ноги, хватая друг друга в возбуждении, когда раздался новый голос, глубокий и басовитый, как гудение колокола или мощной виолончели.
— Привет, оборванцы! Это еще кого вы нашли на склоне?
У входа в шалаш стоял человек, размерами схожий с нашвонком, и заглядывал внутрь. У него был узкий подбородок, тонкие губы, острые скулы и большие зеленые глаза, такие красивые, что не шли к мужскому лицу. От этого человека, несмотря на рост и явные признаки пола, веяло чем‑то женственным или даже женоподобным. Большой, но довольно нежной рукой он держал вытесанную из ребра какого‑то огромного животного палку, заканчивающуюся грозно выглядевшими колючками.
