- Чего по чужим дворам шляешься?
- Тихо, отец,- приглушил его Козлов,- тихо. Свой я.
Старик (Козлов разглядел его) чуть сбавил громкость, но продолжал так же враждебно:
- Ты не мути! Я своих знаю! Чего надо, говори!
- Немцы есть в селе?- спросил Козлов, обескураженный таким приемом.
- А ты как думал? Немцев, русских - всяких полно. Так что давай иди своей дорогой, коли еще пожить хочешь.
- Каких русских?- не понял Козлов.
- Каких, каких! Полицаев, вот каких!
Старик стоял, опустив топор, но не собираясь проявить гостеприимства.
- Гонишь, значит,- угрюмо выдавил Козлов.
- А кто ты такой, что я должен тебя в дом вести?!
Козлов хотел сказать "русский", но вспомнил про полицаев, замешкался...
Старик перешел в наступление.
- Ишь, подобрал берданку, дак теперь ему хлеб-соль подавай.
- Из плена я, папаша.
Но старик перебил его:
- Я тебе не папаша. В Орехове вот немцы таких вояк бабам раздают. Папашу нашел.
- Правильно говоришь. Сукин сын ты, а не папаша!- зло сказал Козлов и тут же схватился за автомат, потому что за спиной старика мелькнула тень.
- Идите в избу,- услышал он тихий женский голос.
Старик бросил топор куда-то в темноту и застучал ногами по крыльцу.
Женщина тронула Козлова за рукав.
- Идемте. Да идемте же!- повторила она, увидев нерешительность Козлова.- На батю не сердитесь. Идемте, а то еще услышит кто. Немцы в школе, а полицаи в сельсовете, но все время шныряют по деревне.
Через несколько минут Козлов уже ел отличный борщ.
- Батя, посмотри на крыльцо, мало ли что...- сказала женщина, и старик послушно вышел. Женщина молча и при тусклом свете лампы грустно рассматривала лицо своего гостя.
- За дубами вы прятались?
- Когда?- спросил Козлов, отрываясь от миски.
- Вечером.
- Нет.
- Тот подлинней был, пожалуй,- согласилась она. Увидев, что он задумался, спросила еще: - Вы его знаете?
- Если он придет, покормите. Он отличный парень, только не в себе немного. Контузия. Со мной идти не захотел.
Про контузию он соврал. Но такое объяснение странностям очкарика казалось ему очень правдоподобным.
Вернулся старик, молча сел на табурет. Женщина укоризненно посмотрела на него, но промолчала.
- Вам лучше идти.
Так она и сказала, когда он кончил есть: идти, а не уйти. Он кивнул. Не хочется, но надо идти. Женщина вышла в другую комнату и вернулась с новыми блестящими хромовыми сапогами. Такие надевали на свадьбу. Козлов заколебался, но надел. Его разваленные сапоги женщина унесла в сени. Потом она переглянулась со стариком, снова вышла в соседнюю комнату и принесла тоже совсем новую черную кожаную куртку. Перед войной такие куртки стоили дорого. Козлов стал отказываться.
- Берите,- сказала она просто. И он взял.
- Муж-то воюет?
Но по тому, как насупился старик и поникла женщина, понял, что спросил зря. Если бы был жив, вещи бы не отдавали, а хранили как справку о жизни.
Попрощался. Старик не ответил. Женщина вышла с ним во двор. В темноте он не видел ее лица.
- Счастливо,- тихо сказала она.
Он тоже хотел сказать ей что-то хорошее, как вдруг она огорошила его:
- А муженек мой в полицаях. В районе с молодухой живет.
Козлов оторопел, а потом начал с остервенением стягивать с себя куртку. Она вцепилась ему в руки.
- Нет! Нет! Это не его. Это брата. Он на границе служил! Пожалуйста!умоляла она его шепотом.
- Врешь!
- Честное слово. Убили брата, вот и батя сам не свой. Пожалуйста!повторила она еле слышно.
Козлов шагал сквозь ночь, и не было уже того приподнятого настроения, что пришло к нему в поле. Он думал о женщине, у которой муж - предатель, думал о старике, потерявшем сына, о своем странном напарнике. Козлов был почти уверен, что тот не в себе... За месяц войны он уже сталкивался с подобным. Командир одного из взводов в его роте однажды во время налета выскочил из окопа и начал палить из пистолета по пикирующим "юнкерсам(. Вокруг смерть по тонне на квадратный метр, земля не успевала опускаться на землю, людей разносило в клочья, засыпало группами, прошивало вдоль и поперек, а этот обезумевший лейтенант прыгал над окопом с хохотом, о котором можно было только догадаться, не услышать, прыгал, палил из пистолета, а когда кончились патроны, бросил его вверх, намереваясь сбить самолет. От роты осталось меньше трети, а лейтенанта, невредимого, связав, переправили в тыл.
