Но любящие нежные руки Джима уже спустились к запретному. Они уже перебирали
разбухшие яички, плавающие в персиковом нектаре, и обнимали твёрдый ствол, скользя
по чувствительной головке. Они всё больше и больше беспокоили разум, будя его новыми
приятными ощущениями и понуждая к жизни. Димка заёрзал, застонал. Дыхание
участилось, и он непроизвольно начал водить руками по ногам Джима, вороша жёсткие
чёрные волосики. Как он давно мечтал вот так не спеша поводить ладонями по волосатым
ляжкам друга!
- Димочка, - прошептали губы в самое ухо, - я тебя хочу. Войди в меня! Прошу!
- Но ведь ты этого не любил раньше, - окончательно приходя в себя, удивился Димка.
- Моя попка уже далеко не девственна. Хотя я и сейчас не позволяю другим в ней
ковыряться. Но только не моему Димульчику. Я так соскучился по тебе и действительно
очень тебя хочу! Хочу, чтобы тебе было хорошо. Я ждал этого так долго! Давай? - Джим
уже вставал, цепляя и проводя по всей Димкиной спине своей залупой снизу доверху.
Он поднял за подмышки парня и повернул его к себе лицом, сам прислонившись спиной к
стене. Дима с нежностью посмотрел в его бездонные глаза, почувствовал, что улетает, проваливается в эту чёрную пропасть, и их губы опять сомкнулись. С Джимом он мог
целоваться бесконечно. Ему это нравилось, и делал он это умело и эротично.
Джим крепко обхватил руками Димкины плечи, а ноги поднял и, обняв ими талию, скрестил на попе. Дима же подхватил приятеля снизу за бёдра. Очко открылось и тёрлось
о ствол парня. Затем он чуть приподнялся, упираясь в прохладную стену, и головка сама
нащупала запретный тёмный глазок. Ещё немного - и Джим стал опускаться, надеваясь
собой на пульсирующий елдак. Глаза смотрели в глаза: Димкины - с тревогой и желанием, а Джима - тоже с желанием, но с примесью решимости.
- Тебе не больно? - участливо спросил Дима.
- Пустяки. Мне очень приятно. Теперь я не только вижу тебя, но и чувствую изнутри. Это
прикольно! - ответил Джим.
Ему можно было верить или не верить, но он сам этого хотел и сам теперь яростно
насаживался на горячий стальной клинок, мощно двигая тело то вниз, то вверх. Член его, так и не опавший (что нечасто бывает при анальном сексе), елозил по мокрому
Димкиному животу и груди и уже истекал возбуждением.
Наконец Дима приостановил движения друга, взял флакон с шампунем и плеснул его
между прижатыми животами, потом протиснул руку к хую Джима и принялся яростно
водить кулаком по стволу. В ответ послышалось протяжное "м-м-м" сквозь стиснутые
зубы, и тело Джеймса опять начало двигаться на Димкином копье. Теперь и без слов было
видно, что оба они наслаждаются происходящим. Страсть всё возрастала. Прерывистое
дыхание перемежалось всё более громкими стонами.
Вдруг послышалось неожиданное: "Ой, мама!" - и сфинктер юноши стал резко
сокращаться, даря каскад невозможного острого наслаждения Димке. Они одновременно
избавились от накопившихся соков, распиравших яйца. Очистились от многолетнего
ожидания друг друга, от несчастий и горя, пережитого за это время, от проблем и груза
будней. Они как бы только что родились заново к новой счастливой жизни. Так легко и
беззаботно они себя почувствовали сейчас. Наконец-то сбылась их давнишняя заветная
мечта, к которой они так долго шли. ОНИ ОПЯТЬ БЫЛИ ВМЕСТЕ!
Ребята так и нежились в ароматной пушистой пене, отключившись от действительности.
А форсунки джакузи всё выбрасывали тугие струи, массируя и лаская молодую кожу. Это
было счастье! Счастье забытья в обнимку с любимым, которого, казалось, потерял
навсегда, но неожиданно нашёл, и сейчас первая радость обретения сменялась просто
тихим умиротворяющим счастьем. Наконец-то ушла постоянно нывшая и саднящая до
этого тревога потери близкого друга. Наконец-то они вместе и больше никогда не
расстанутся.
И даже неважно, если кто-то из них впоследствии встретит в жизни другую любовь. Их
настоящая братская привязанность, возникшая в юношеские годы, замешанная на сексе, всегда останется с ними. И она, наверное, вполне уживётся с той возможной другой. Тут
нет места ревности или зависти. Тут господствуют другие чувства: самопожертвование и
