Тогда же жил в их дворе некий Женька. Мать его, дама с претензиями, называла его нежно Журкой, но разве это достойное название для современного парня? Женьку-Журку перелопатили в Жорку, потом в Жорика, Жорана, и никто не мог упредить коварство гласных, которые запросто могут, сменившись, сменить и самого человека. Жорик стал заводилой местной братвы, специфической для времени закатившегося светлого коммунистического будущего. Парни во всю мощь включали музыку девяностых, пили пиво из банок и жевали до зубовного визга жвачку. Они уже были поразвитее родителей в области секса, потому что такое видели в журналах, куда там этим шнуркам в стакане.
Вообще примечено, всякий слом системы вызывает массу превращений прежде всего в молодой человеческой природе. Ей на кривизне жизни особенно хочется стать гаже, противней, бабушкины сказки о хорошем как-то по-собачьи, задом отползают в темноту. И покосившаяся Римская империя, скучно рассказанная учителем, и подожженный фашистами рейхстаг из какого-то фильма, и зарытая в известь царская фамилия – знание из телевизора – все истово рождало многих гадов. Такое у времени было чрево. И уже как-то папа сказал: «Детка! Зло часто возвращается неузнанным в расчете на короткую человеческую память. Знать – это значит помнить, а помнить – значит знать».
В душе она посмеивалась. «Это называется воспитанием, – говорила она себе. – Так будет всегда, даже когда я стану совсем большой, папа и мама будут вести меня на веревочке».
Однажды Оля, еще маленькая, шла со скрипочкой, а навстречу ей шел Жора-пахан. Нет, не у него заблестели глаза, он имел уже всяких, со скрипками и с ракетками, на пуантах и без, с узенькими лодыжками и глубокими ямками пупочков. Оля же первый раз увидела большого, пахнущего мускусом самца и узнала в нем мальчика, который когда-то подымал на плечи ее, первоклассницу. Какой же он стал взрослый, сильный и красивый. Помните, что у нее было распахнуто яблочко мишени? Запомните, это важно… С этого все начинается.
С тех пор она старалась найти его глазом, высматривая в окно или делая петлю, чтобы пройти мимо беседки, откуда, по словам мамы, разило блудом, а ей – совсем нет. Она же не слышала, как ее обсуждает беседка.
– Надо бы эту целку потом раскупорить, – как-то между прочим сказал Жорик. – Напрашивается!
– Вони будет! – ответили братаны. – У нее папаша шьется в сферах.
– Так это ж самое то! – вскричал Жорик. – Тронуть власть за больное, за самое то…
Так исподволь рождался замысел преступления, а лучезарная девочка, как слепая Иоланта, бродила вокруг со скрипкой.
Тут надо сказать, что стоит гнуси поселиться в чьей-то башке, как в жизни она непременно случается. Что мы знаем о зависимости плохой жизни от плохих мыслей? И что первично? Разговор брателл в беседке вышел на простор и пошел себе гулять. И абсолютно зря таскали потом парней в милицию и били по почкам. Они были говно, это вне сомнений, но они уже забыли о девочке со скрипочкой. А у Жорика тем более было алиби лучше некуда: он был в нужное время в милиции как свидетель кражи в магазине. Он там работал, и мимо него пробежал воришка с неоплаченными кассетами. Жорик надувал щеки, описывая промчавшегося идиота, а Оля в этот момент завороженно следила глазом за совсем другим парнем такой силы притяжения, что ноги просто не шли. Это был не Жорик, по которому уже высохло ее юное сердце. Этот не шел мимо, сплевывая, как тот, а смотрел на нее всю сразу от подмышек до ступней. И сердце вздрогнуло: «Вот он!» Оказывается, и в школьной программе встречаются точные слова. Знать бы только, откуда они. «Сейчас вспомню, – думала она. – Сейчас вспомню. Вот! „И в мыслях молвила: вот он“. И она улыбнулась ему доверчиво, как дитя.
Как раз накануне девчонки из класса окружили всем известную школьную давалку, одновременно умницу и отличницу, которая легко так – на раз-два – успевала и там, и тут, и везде. Смоля тоненькую сигаретку в школьном туалете, «Лека с Вудстока» (так она себя называла, бряцая на гитаре собственные песни), так вот Лека говорила им всем в глаза, малолеткам и старшеклассницам: «Все вы дуры! Дуры! Дуры! Трах есть главное в человеческой жизни. Он ему дается, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. И чтоб не жег позор, что мы подленькие и скверные дети подземелья. Чтоб, умирая, мы могли сказать: лучшие годы отданы самому лучшему. Спешите делать трах!»
