Настал черёд Уткина глотать сгустившийся от аромата жарящегося мяса воздух. Наглотавшись вдоволь, выдавил:
— И чего вся эта музыка молчит теперь?
— Так я её выключила, как к дому подъезжали!
Домна протянула мужу крохотный, с четверть ладошки, кругляш. Миниатюрный дисплей засветился, на нём чётко прорисовалось «pl/off». Улыбаясь во весь рот, Уткина нажала на pl.
— Блохастика держи! Умыкнул мясо таки, прорва ненасытная! — взревела разделочная доска, один в один срисовав интонации Домны.
Ойкнув, Уткина бросилась за Брысем. Мишаня стоял, точно громом поражённый. Только алые пятна расцветали на скулах, да под кожей булыжниками перекатывались желваки. Окутанный чёрными молниями ярости, Уткин вылетел из дома, сжимая в окаменевших пальцах инструкцию и жизнерадостно мигающий кругляш.
Долго из кухонного окна разносился по спящему городу леденящий кровь вой Домны: «Ми-и-и-ша-а-а!». Но Уткин был непреклонен.
Всю ночь Мишаня бродил по улицам. Утром, немного успокоившись, отправился всё к тому же Кузьмичу. Тот, пораскинув умом, вселил беглеца к себе на дачу и даже вызвался известить Домну о том, что супруг жив, но видеть её не желает категорически. Взбаламутит ещё милицию. С неё станется!
На даче было хорошо: речушка с ершами под боком, яблоки и сливы, которые, к слову сказать, наделали Уткину немало бед, но это совсем другая история. Здесь можно было смолить сколько душе угодно и орать песни. Свобода!
Когда Мишаня частично отошёл от учинённого ему Домной аффекта, стало его терзать неуёмное мальчишеское любопытство из разряда «а как это устроено». Вечерами Уткин вертел в руках инструкцию с басурманскими письменами, точно тщился расшифровать их одним усилием воли.
«Нужный человечек» у Кузьмича нашёлся и на этот случай. Местный Кулибин — Андрей Андреевич Чижиков — преподавал в техникуме физику. Когда-то учился у него и сын Кузьмича — прохиндей и оболтус — Васька. Так и познакомились.
Инструкцию заинтересовавшийся высокотехнологичной игрушкой Чижиков забрал. Три дня спустя, Андрей Андреевич бегал по дачной веранде, размахивал руками и азартно выкрикивал что-то про «мониторинг пространства», про «анализаторы волн любой природы», про «личностную психоэмоциональную интерпретацию посредством записанной на носитель информации».
Он возбуждённо потирал пухлые ладошки. У Кузьмича и Мишани лица были безучастными и вытянутыми.
— Теперь понятно?! — Запыхавшийся Чижиков плюхнулся на стул, вытер лоб мятым носовым платком.
— Ага, — соврал Уткин, испуганный тем, что «Кулибин» пойдёт по второму кругу. — Не понял только, почему со мной холодильник разговаривал, а не тарелки…
— Я же говорю! — взвился физик. — Задействованный в каком-либо процессе объект так или иначе нарушает структуру пространства. Колебания улавливает радар! В радар вмонтированы анализаторы. Анализ личностный! Грубо говоря, реакция выдаётся только на те события, на какие среагировал бы субъект, чей мозг был отсканирован и записан на чипы! В нашем случае, субъект — Домна Васильевна. Поэтому в звуковые преобразуются исключительно волны, отражённые от отмеченных дубль-субъектом предметов. Что не понятно?!
— Короче, тарелки волны везде рассылают, — пояснил сообразительный Кузьмич. — Обо что споткнутся, от того обратно и отлетят. А спотыкаются они только о то, обо что Домна твоя споткнулась бы. Те, что отлетают, они уже… не те, говорящие они. Дошло?
— Преобразуются в звуковые, — поддакнул Чижиков.
— Ага, — повторил Уткин и принялся кромсать щедрыми кусками «Докторскую». Истощённый непосильной работой мозг настоятельно требовал еды.
Злосчастные сливы устроили Уткину генеральную чистку организма. Вместе со шлаками улетучилась и бурлившая до того в нём злость. Мишаня вернулся домой.
— Куда в сапожищах?! — привычно рыкнула обувная полка.
Только сейчас Уткин вспомнил, что так и не выключил мигающий кругляш.
Мишаня презрительно плюнул в сторону сварливой мебели.
— Не плюй на пол, — огрызнулся линолеум.
В прихожую выскочила Домна. Растрёпанная и полинявшая, она была похожа на выстиранную в допотопной машине нутриевую шубу.
— Миша! — выдохнула супруга, хватаясь измазанной в муке рукой за стену.
