Всемирный следопыт, 1928 № 09 - страница 24
Можно только удивляться тому обстоятельству, что Левенхук ни в одном из своих бесчисленных писем ни разу не высказал мнения о возможной вредности для человека этих маленьких таинственных животных. Он находил их в питьевой воде, он выследил их во рту; в течение последующих лет он открыл их в кишечнике лягушек, лошадей и людей, в особенности больных. Но он ни на одну минуту не предположил, что болезнь может быть вызвана маленькими зверьками. И только за последние шестьдесят лет буквально тысячи видов микробов были описаны в качестве возбудителей разных болезней на основании того лишь факта, что их зародыши встречаются в организме тогда, когда он заболевает.
Но Левенхук был осторожен в установлении причинной связи между явлениями, природы. Его здоровый инстинкт говорил ему о бесконечной сложности каждого явления и об опасности выделять одну какую-либо причину из запутанного лабиринта многих причин, регулирующих жизнь…
Шли годы. Левенхук попрежнему торговал в своей небольшой мануфактурной лавке и следил за тем, чтобы полы в ратуше были чисто выметены. Он становился все более угрюмым и подозрительным, все больше и больше времени проводил за своими микроскопами и сделал сотни новых поразительных открытий.
В хвосте маленькой рыбки, впервые попавшей в его стеклянную трубочку, он первый из всех людей увидел те' капиллярные[23]) кровеносные сосуды, по которым кровь переходит из артерий в вены, и таким образом дополнил открытие англичанина Гарвея [24]) о циркуляции крови.
Годы шли, о Левенхуке узнала вся Европа. Петр I приезжал из России засвидетельствовать ему свое уважение, и английская королева совершила путешествие в Дельфт исключительно для того, чтобы посмотреть на диковинные вещи под его микроскопами. Он разоблачил массу суеверий и наряду с Исааком Ньютоном и Робертом Бойлем считался одним из самых знаменитых членов Королевского Общества.
Но вскружили ли ему голову все эти почести? Они не могли вскружить голову, потому что он с самого начала был достаточно высокого мнения о себе. Его самомнение было безгранично, но оно уравновешивалось таким же бесконечным смирением, когда он думал о великой тайне, окружавшей его и все человечество. Он преклонялся перед голландским богом, но его настоящим богом была наука…
«Я отнюдь не намерен упрямо носиться со своими идеями; я всегда готов от них отказаться и перейти к другим, если для этого представляются достаточно солидные основания. Я считаю это для себя единственно правильным, поскольку моей целью является познать истину в тех пределах, в каких я в состоянии ее охватить. И с помощью того небольшого таланта, который мне дан, я стараюсь вырвать мир из власти старых языческих суеверий и направить его на путь знания и истины…»
Он был поразительно здоровый человек, и в возрасте восьмидесяти лет его рука лишь чуть заметно дрожала, когда он придерживал ею микроскоп, демонстрируя посетителю своих маленьких зверюшек или восхитительных зародышей устриц. Но он как истый голландец был большой любитель выпить, и единственным нездоровьем, какое он знал, была некоторая разбитость по утрам после неумеренных возлияний. Он презирал и ненавидел врачей, — как они могут что-либо знать о болезнях организма, если они не знают о его устройстве и тысячной доли того, что знал он сам! И у Левенхука были свои теории — в достаточной степени дикие— относительно причин этой разбитости. Он знал, что в его крови плавает масса маленьких шариков, — он был первым человеком, который их увидел. Он знал также, что эти шарики должны проходить через очень узенькие капилляры для того, чтобы попасть из артерий в вены, — разве не он открыл эти крошечные кровеносные сосуды в рыбьем хвосте? Ну вот, стало-быть, ясно, что после бурно проведенной ночи его кровь делается слишком густой для того, чтобы свободно проходить из артерий в вены. Значит, нужно ее как-нибудь разжижить!
Вот что он писал по этому поводу Королевскому Обществу:
