— А вот и мы!.. Вот и приехали!..
Из подворотни резко тявкнула собака и вдруг заскулила жалобно, протяжно, будто извиняясь. Какая-то женщина подбежала к Тане и порывисто расцеловала ее в обе щеки.
— Дай бог вам счастья!
— Кто это был? — спросил Сергей, войдя в комнату.
— Не обижайся на нее, Сережа, она не из жалости, она просто так, ну просто хороший человек… А на тех, что хныкали, не обращай внимания. Это они от страха… за себя…
Сергей повернулся к Тане, приник губами к мягким теплым волосам. "Родная моя, любимая! Чем отплачу я за твои муки, что пришлось принять тебе ради меня, за ту боль, что ничуть не меньше моей? Как помогу нести груз, который ты взвалила на свои слабенькие плечики? Чем поддержу на том нечеловечески трудном пути, на который ты, не задумываясь, ринулась вслед за мной? Что бы делал я, как бы жил без твоей безграничной, самозабвенной и чистой любви?"
Наступивший день, первый после больницы, не принес Сергею ничего нового, не развеял тяжелых ночных дум. Таня, хлопоча по дому, старалась развеселить его, отвлечь от сумрачных мыслей. Всем своим видом показывала, что все трудное позади, наступила новая жизнь и жить надо по-новому, не поддаваясь печали.
Сергей в глубине души соглашался с Таней: "Да, так надо! Не плакать же беспрестанно о своей судьбе". Но все то же: что делать? Как жить? Неужели вот так, без дела, завтра и после — всегда?.. Эти мысли не давали покоя. Перебирал глазами вещи в комнате, а они казались какими-то неловкими, потерявшими для него всякую обиходную ценность.
На этажерке стояли книги. Старые, потрепанные Танины учебники. Сергей пробежал глазами по выцветшим корешкам. На первой полке: "Физика", "Алгебра", "Учебник для подготовки сандружинниц"… На второй ему бросился в глаза знакомый малиновый корешок. Где-го он его видел совсем недавно. Но где? Сергей не мог вспомнить.
"Как же ее достать?" — остановился он в раздумье перед этажеркой. "Ртом!" — осенило его. Он сел на колени и потянулся губами к книге. Не рассчитав расстояния, сильно наклонившись, Сергей потерял равновесие и больно ткнулся лбом в полку. Попытался встать на ноги, но тут же беспомощно повалился на пол. "Спокойно, спокойно!" — успокаивал он сам себя, чувствуя, как неизвестно откуда появившийся приступ дикой злобы захлестывает его. Хотелось заорать безумным криком на весь мир, лишь бы дать выход клокочущей в груди обиде. "Спокойно! — прижимая к доскам ушибленный лоб, прошептал Сергей. — Так дело не пойдет!.."
Медленно поднявшись с пола, он походил по комнате. "Все-таки можно же достать!" — упрямо посмотрел он на малиновый корешок.
Злясь и спеша, Сергей снова принялся за начатое дело. Но книга, как заколдованная, ускользала ото рта, пряталась все глубже.
"Сверху, зубами! — решает Сергей и упирается носом в полку, Проклятье! Все против меня, даже собственный нос!"
— Глупенький! — услышал он позади себя голос Тани. — Неужели тебе трудно позвать меня? Не делай больше так, Сережа, я обижусь!
— Я хотел сам, — смутился Сергей. — Надо же как-то приспосабливаться.
Внимательно посмотрев на Сергея, на его растерянно-удрученное лицо, Таня вдруг улыбнулась и согласно кивнула головой.
— Это от Егорыча, — положив книгу на стол, сказала она. Таня открыла малиновую обложку. На титульном листе Сергей прочитал:
"И. Е. Ларину. Другу, как брату. В день рождения. Район Норильска. 17 янв. 49 г.".
Ниже химическим карандашом было написано:
"Танечке и Сереже Петровым.
На долгую, добрую память,
14 сент. 1960 г."
А еще ниже крупным типографским шрифтом: "СПАРТАК"
— Постой, постой! — встрепенулся Сергей. — Четырнадцатое… Это же за день?..
— Да, Сережа, пятнадцатого его не стало… Кузнецов передал…
— Ты знала о его болезни?
— Да. Мы с Григорием Васильевичем не хотели расстраивать тебя. Опасались — ты опять, ну, как тогда… лекарства не принимал. Егорыч сам просил не пускать тебя к нему. Он знал, что умрет…
— Трудно, наверно, жить и знать, сколько осталось… Впрочем, как знать, что трудней — сразу или постепенно…
— Ты о чем? — вскинула глаза Таня.
— Сам не знаю. Шальные мысли лезут в голову. Дело нужно, тогда и всякая ерунда перестанет в голову лезть. Ты думаешь, я сам не понимаю, что нельзя поддаваться всяким… Только непросто это, Таня! Когда раны болели, легче было. Порошки, морфий унимали боль, а сейчас? Слышала, как гудят по утрам гудки? Душу рвут. Люди пошли на работу, спешат, волнуются, а я вроде тунеядца… В глаза стыдно смотреть…