– А я вот ничего не понимаю, – прозвучал среди общего шума голос Васюка-Басистова, прозвучал с такими наивными интонациями, что все обратились в его сторону: чувствовалось, что действительно человек ничего не понимает. – Почему надо все выше, быстрее, больше, мощнее? С самого начала «давай-давай», все время «давай-давай»… Что нам жжет пятки? Ведь если и не выкладываться на пределе возможностей, все равно в НПВ выходит очень прилично. Ну, неполная загрузка, ну, вместо теоретического ускорения в тысячу раз будет практическое в сто… но ведь все-таки в сто раз! Вспомните, недавно мы осваивали уровни «10», «20», «40» – и радовались: как здорово!..
– Если на то пошло, можно вспомнить, как еще полгода назад мир вообще обходился без НПВ, – подал реплику Корнев.
– Тоже верно, – взглянул на него Васюк. – А теперь сплошной зарез и аврал… какое-то судорожное стремление выложиться, выгадать и урвать. Может, мне кто-нибудь объяснить: в чем смысл жизни?
Все запереглядывались: вот нашел, где выяснять про смысл жизни – на производственном совещании. Даже Бугаев, который только что стенал от тягот, смотрел на Анатолия Андреевича с сомнением. Нина Николаевна негромко спросила: «Это писать в протокол?» Около нее захмыкали.
– Смысл жизни, молодой человек, – начплана Документгура, лысый, умудренный и морщинистый, строго взглянул на Толюню поверх очков, – в том, чтобы дожить до пенсии. До хорошей пенсии.
– А когда дожил, то в чем? – не унимался тот.
– Ходить на рыбалку.
– И все?
– И все. Нина Николаевна, протоколировать это необязательно.
Присутствующие облегченно улыбались. Пец наблюдал. Корнев в задумчивости «подоил» нос.
– Нет, – сказал он, – не поняли вы. Василиск Васильевич, нежную, трепетную душу Анатолия Андреевича. Не поняли суть вопроса. Я понял – и сейчас все объясню… – Он облокотился, устремил на Васюка затуманившийся взгляд и даже будто пригорюнился. – Понимаешь, Толюня, друг мой, все началось еще в каменном веке. Ну, представь: палеолит, вокруг дико и страшно, и наши славные предки-троглодиты ворочают, перекатывают каменные глыбы. Например, к обрыву – чтобы обрушить на зазевавшегося мамонта. Или сделать завал, запруду… Ну, о чем говорить: каменный век, без камня – как без рук! Работа тяжелая – перекатывают, аж спина трещит. И вот один сообразил: сунул под свой камень палку, уперся – и перевернул глыбу, как пушинку. Изобрел рычаг! Другие радостно перенимают опыт, спина не трещит, жить стало легче… но разве они утешились этим? – Александр Иванович выдержал паузу, вздохнул. – Как не так: они начали подсовывать палки под все более крупные глыбы – пока снова не начала трещать спина и не понадобилось придумывать что-то еще для облегчения труда! Так и повелось, так с тех пор и пошло, дорогой Толюнчик: каждое новшество – от рычага и колеса до кибернетики и нашего НПВ – сначала дает возможность делать легко то, что делалось с трудом… а потом нагружается до предела, пока снова не начинает трещать спина. Эта дурная наследственность и жжет нам, по твоему удачному выражению, пятки. Не будь ее, качались бы мы с тобой, друг Андреич, на деревьях, закрутив хвосты вокруг веток – и никаких проблем.
– Н-да… – вздохнул Бугаев, – вон, оказывается, кто виноват. Не буду я, граждане, ставить канатную дорогу, а выпишу у Альтера Абрамовича шкуру и каменный топор и пойду раскрою череп тому умнику с палкой. Чтоб и другим было неповадно.
– Вениамин Валерьяныч, – подал голос Зискинд, – вы опоздали ровно на миллион лет!
Пец смотрел на сотрудников: одни слушали с удовольствием, другие с вежливой скукой, – но у всех, за исключением разве Васюка, отношение к этому явно было как к интермедии, к забавной передышке между спорами о важных делах, ради которых и собрались. Да и сам Корнев выдал эссе о троглодитах не из склонности к философии, а более от богатства своей артистической натуры. «Образ башни, образ башни… – завертелся в уме Валерьяна Вениаминовича прежний мотив. – Каждый видит только свое, озабочен своим, а все вместе они – живая, лезущая в небеса Шара башня. Даже распри их – лишь различия в том, что объединяет всех как само собой разумеющееся: на стремлении расти, осваивать открывающиеся в НПВ возможности. И они будут делать все, чтобы подниматься и распространяться в Шаре. С упреками и претензиями друг к другу, с деловыми разногласиями, а возможно, и неделовым подсиживанием… но будут!»
