В том мире не было верхних уровней, где можно, не нарушая хода дел внизу, заняться чем-то еще, выспаться или обдумать все всласть и не спеша. Тот мир был устроен скучно и неудобно!
Стена башни, по которой Корнев, шагая по ступенькам, задумчиво вел пальцем, вдруг оборвалась: обнажились прутья арматуры. Что такое? Главный инженер ухватился за решетку, высунул голову наружу – и так обозрел незабетонированную брешь в стене шириной метров в восемь и на три этажа по высоте. «Ну Зискинд, ну архитектор-куратор… Это что же такое? Хорошо, что выше кольца-лифта – а если бы ниже?! Понятно: здесь не управились к началу работы над кольцом, а люди нужны, он их всех туда. И молчком. Побоялся, что я не дам добро, и скрыл. Ну народ, ну люди!.. Третий человек в институте, а?» Сейчас Александр Иванович искренне не помнил о тех случаях, в которых он (второй человек в институте, а во многом, пожалуй, и первый) умалчивал и маневрировал с целью добиться своего, и был от души огорчен поведением архитектора.
Ниже бреши в осевой башне начиналась цивилизация. У лестницы появились пластмассовые перила, на площадках и в коридорах горели газосветные лампы; на оштукатуренных стенах шахты появились числа: синие – высота в метрах, черные – номера этажей и красные – уровни ускорения времени.
На уровне «54» (120-й этаж) Корнев вышел на кольцо – как раз в тот момент, когда и вертолет, который он наблюдал с крыши, доставил сюда свою ферму. Некоторые монтажники поглядывали на главного инженера с удивлением. Бригадир отделочников присмотрелся, подошел: «О, Александр Иванович, вас и не признаешь сразу!..» Этим его реакция на мятый перепачканный костюм Корнева, его небритые щеки и всклокоченные волосы исчерпалась, дальше пошли заботы: пачки паркета на перевалке на 30-м уровне загребли другие отделочники – как быть? Масляные краски некачественные… штакетник… плитки… «Зискинду адресуйте ваши претензии, – ответил Корнев, – он вас курирует. Где бытовка ваша?» – «А Зискинду хоть говори, хоть пиши – как об стенку горох!» – «Бытовка, я спрашиваю, где?» Бригадир указал, пробормотал вслед: «Работу так все требуют!» Александр Иванович знал: только поддайся – закрутит, до вечера не выпутаешься из мелочей.
Строители исповедовали принцип: о себе не позаботишься – никто не позаботится. Бытовое помещение у них было, как гостиница, даже постели с простынями, одеялами, подушками; был и душ, и стол для обедов, аварийный запас провизии, который опустили в металлическом баке на тросе вниз, в замедленное время – вместо холодильника. Сейчас здесь отдыхали девчата-штукатуры. Они дали Корневу зеркало, он поглядел: да, попадись в таком виде на глаза грозному зампреду – и пропал. Прощелыга, а не главный инженер НИИ – такой только и способен нарушать законы.
– Выручайте вы меня, девушки, – сказал он. – Найдите у ребят бритву да приведите в божеский вид мой костюм и рубашку.
Нашлись и электробритва, и гладильная доска, утюг, мыло. Корнев помылся, выбрил лицо и шею, подстриг ногти. Девчата, пересмеиваясь, чистили и гладили его одежду, заодно стрекотали, что в башне сегодня какая-то важная комиссия все проверяет, что утром в зоне едва не вышел затор, вроде того, что был три недели назад, когда все работы остановились, а верно, что эта комиссия приехала снимать Пеца? И вас, Александр Иванович, говорят, тоже? Вот будет жалко-то! А другие говорят, что вас – на его место?…
Корнев сидел на топчане, прикрыв ноги в трусах простыней. Услышав последнее, он потемнел лицом, встал:
– Кто это, интересно, такие сплетни распускает? Найти бы… это ж дезорганизатор, паникер. Что за чепуха, девушки! Что – мы с Валерьяном Вениаминовичем попали из милости начальства на свои посты? По блату? Тех, кто так выбился в большие, снять не штука. Но мы… мы оказались руководителями здесь в силу естественных причин. Снять нас – значит нарушить естественный ход событий в Шаре. Это никаким комиссиям не по силам. Так что выкиньте это из головы.
Вид у него, несмотря на простыню, был внушительный. Девчата притихли.
Когда через полчаса Александр Иванович вернулся на кольцевой нарост, он выглядел вполне прилично для главного инженера; если в одежде и оставались кое-какие изъяны, то их вполне компенсировала спокойная собранность и уверенность руководителя. По мере того, как он опускался с этажа на этаж, к нему подходили бригадиры, мастера, инженеры, сообщали о ходе работ, напирая, как водится, на недостатки, неполадки, помехи смежников – начальство существует не для того, чтобы его радовать. Корнев вникал, советовал, разрешал одно, запрещал другое, подписывал на ходу кое-какие бумаги – и не подавал виду, что доволен, как растут, образуются будто сами по себе в громаднейшем многоэтажном кольце ячейки будущих лабораторий, мастерских, стендовых залов. Еще вчера ничего здесь не было, шутка ли! И незачем показывать удовлетворение, потом будем радоваться и умиляться: какие молодцы! – а сейчас пусть царит атмосфера деловой озабоченности.
