Оставили бедных скотов в покое, нарисовали на глухой стене фермы огромную мишень – в нее вместились контуры быка; принялись прицельно палить в бок, как в «яблочко» с перекрестием, каждый из своего ружжа. И… на побеленной стене образовалась картина попаданий, немыслимая на Земле: широкий круг точек, а в середине пусто. Метровое пустое «яблочко»!
– Флюктуации, – смекнул Миша. – Малые НПВ-флюктуации. Размером с пулю, или чуть больше. Они и отклоняют. Хорошо еще, друг в дружку не попали!
– Распротакую мать! Вот это обетованность так обетованность! – умилился Дусик Климов. – Мир без огнестрельного оружия. Ничего больше не надо, лишь бы этой гадости не было…
И грохнул свою мелкокалиберку стволом и затвором о камень.
– А как же нам со скотиной быть? – спросил полковник. – Отстреливать-то нужно. И на мясо, и больных…
– Лук и стрелы, – сказал Панкратов. – Они попадут, длинные. И арбалеты.
Разрешили благодарным тварям пастись, жить свой жизнью и умирать своей смертью. В башне наверху, вернувшись, изготовили, собрали по старинным рисункам арбалеты, наготовили длинных стрел. Вернулись через три часа-года.
Да, эти стрелы попадали, били наповал или ранили с сотни метров. Асканию наполнили предсмертные блеяния, мычания; полилась кровь. Заготовили мясо.
– А хорошо бы и для Земли обустроить такое пространство, – сказал потом полковник Панкратову, – с НПВ-флюктуациями. Нельзя это, Миш? В Шаре его вдоволь…
– Не-ет, – Миша помотал головой. – Планета наша открыта со всех боков в однородный космос. Не удержится. Да и как заменить?
От той же неполной однородности пространства в Аскании были зыбки цвета. Устойчиво держались только самые яркие и плотные краски; полутона менялись. Глаз переставал их замечать. Мелкие предметы-горошины и мелкие детали крупных как бы оставались вне раскраски. В итоге выделялись луговые травы, рощи, кроны деревьев – особенно в золотую осень, воды в прудах, отблескивающие в свете МВ– солнц.
– Рерих!.. – приговаривал с удовольствием ГенБио, озирая свой мир. – Рерих и Ван Гог!..
– Ван Гог и Гоген здесь есть, – возражал Любарский. – А для Рериха горы надо.
– Не понимаете вы Рериха, Варфоломеич. Не в горах его сила, в цветах и линиях. Вспомните его монгольский цикл. Да и старорусские тоже. А поглядите туда! – Иорданцев указал на километровую гору Сорок Девятого.
Да, блеск спектрально смещенного МВ-солнца в зубьях Шестеренки на фоне фиолетового неба со звездами – это был Рерих. Пророческий, беспощадно космичный Николай Рерих.
Новым был вид крон выросших здесь деревьев. Ореховых, хвойных, фруктовых – всех. Как и всюду, они тянулись к солнцу. Но здесь солнце всегда светило с одного места и одного направления; и они тянулись туда, гнали в ту сторону листву и ветви. От этого и стволы, особенно высокие, изгибались немного дугой – в ту же сторону.
Таков был пейзаж в третий век Аскании 2, когда выросли большие деревья: все кроны с солнечной стороны были гуще, ветви длиннее. Орехи, клены, тополя, даже сосны склонялись все в одну сторону, будто под сильным ровным ветром.
Хотя ветров-то в Аскании как раз и не было.
И плодоносили растения с этой стороны раньше – и крупнее, сочнее, спелее. И падали деревья, когда приходил их срок, под тяжестью крон и ветвей в ту же сторону.
Для Зискинда, зачастившего сюда, его впечатления оформились в интересную задачу: архитектура зданий при постоянном направлении света солнц. Особенно для жилых. С одной стороны нужны навесы и лоджии, с другой ничего, хватит окон.
Практически это воплотилось в большие навесы с МВ-солнечной стороны для всех зданий усадьбы. До лоджий дело не дошло.
– А как выглядел бы здесь ваш проект Шаргорода, Юрий Акимыч? – поинтересовался Любарский. – Не примеряли к Аскании?..
– Тот проект рассчитывался для среднего ускорения К600… и то раздолбали, мол, не наберут столько людей. А здесь тем более – кто жить-то будет?
Желающих переселиться и жить действительно не находилось. Побывать да, отбою не было.
Новой была и Проблема НПВ-транспорта в полигоне и на Аскании-2.
Если смотреть прямо, то не было здесь с этим вообще никаких таких проблем: десять на одиннадцать километров, в любую сторону пешком за пару часов дойдешь прогулочным шагом. А еще удавалось приручить полудиких коней, поскакать на них. Шпортько-старший и вовсе тряхнул стариной: выложил с помощью сына пяток молодых бычков – и в следующий заезд через К-год были в их распоряжении волы, серые, черные и пятнистые. Могучие и флегматичные. Сработать ярма, дышло да телегу на скрипучих колесах-дисках и вовсе им было одно удовольствие.
