К середине дня МВ-солнце расширялось-накалялось до максимума; затем начинало как бы удаляться (как бы – потому что оно и не приближалось, все делали пространственные линзы системы ГиМ-2). Все тускнело, наступали сумерки; а когда солнца уменьшились до яркости крупной звезды и около разгорались другие в почерневшем небе, приходила К-ночь.
Как утром не было восходов, так вечерами закатов МВ-солнц: удаление-угасание.
С непривычки это раздражало, действовало на нервы. Потом перестали замечать.
Соответственно сезонам, когда жарче, когда прохладней, прогревалось и все пространство полигона, будущего Материка; но в пустых окраинах тепло не держалось, там лишь замеряли температуру в разных местах «корыта» для прогноза будущего климата.
Часто диски солнц оказывались перечеркнуты чуть изогнутыми шрихами – от орбит мечущихся около них, где-то в физически очень далекой галактике МВ, планет.
…Интересно, диковинно, глаз не оторвешь и рот не закроешь, но была в этом некая… Любарский не находил иного слова – чудовищность; Вселенская чрезмерность. На раз, на здешний К-денек, на земные несколько секунд привлекали из чужой Меняющейся Вселенной не просто солнце как предмет, объект, – солнце-событие, всю его жизнь от возникновения до конца; с зарождением, формированием, развитием и финальной гибелью планет, если они там были. Все это проскакивало в паузы между импульсами синхронизации; свет сюда проникал лишь в них, вузенькие щелочки во тьме времен.
Вечное за секунды и для практического пользования. От этого робела душа Бармалеича, снова и снова возникал мотив: «с чем играемся-то…», «…сотрут в пыль и не заметят».
Именно там, в небе над полигоном, шла подлинная жизнь. А здесь – постольку поскольку. Важно было лишь то, чем их дела в НИИ и в Аскании 2 вписываются в ту жизнь. Чем?..
3
Климов порывался перетащить сюда телескоп, понаблюдать за МВ-солнцами. Но быстро понял, что ничего стоящего не увидит: раз даже планеты в мгновенных кадрах синхронизации накладываются друг на друга, выстраиваются в «орбиты», так же смазаны и солнца. Светят и ладно.
Планетные орбиты видны были и в дальних частях, за солнцами. В самых отдаленных областях вырисовывались блестящие дуги.
– Если наложить все положения Юпитера или Венеры в нашем небе друг на дружку, такое увидели бы и здесь, – сказал Климов Любарскому.
– Кто и откуда, Дусик? – уточнил тот. – Для этого нужна супер-вселенная с К, равное 1/8640.
– А может, и такая есть. И там свое ВнешКольцо, откуда нас наблюдают.
Варфоломей Дормидонтович не ответил, подумал: напрямую вряд ли. Но вот в смысле переносном…
Да, это было расширение Контакта – но не столько в пространстве, как во времени. На тверди Аскании 2 все было как на земле, но эволюционно пришпорено в галоп: первозданная грязь, мхи и лишайники, затем травы, кустарник и деревья, насекомые, живность от самой мелочи до крупного рогатого скота; и безрогого тож. Экологическая катастрофа от безводья, новое оживление. При посещениях это все проходило, как мелькания отрывочных кадров. Но одного взгляда вверх, днем ли, ночью – было достаточно, чтобы почувствовать себя не то что на иной планете – в иной вселенной. В Меняющейся. И тоже отрывочными кадрами.
4
Интересны были и новые проблемы – ПОКА они новые, нерешенные.
Замечательной оказалась НПВ-баллистика Аскании 2. И в башне давно знали, что там ничего никуда бросать не следует: или недолетит, или забросишь не туда, а если хотел во что-то попасть, не попадешь. Во что угодно, только не в то, что хотел. Но в Аскании 2 они создали вроде бы однородный мир.
Оказалось, он КВАЗИ-однородный, как бы. Это обнаружилось при попытке первых отстрелов одичавших овец, коз и быков (как им было не одичать, если людей не видят годами!). Прибыли кто с двустволкой, кто с мелкокалиберным ружьем, а полковник Волков так даже со снайперской винтовкой. И… мазали все подряд. С позорно близких расстояний, с десятка метров. Даже не ранили ни одно животное. Не помог Волкову и оптический прицел.
– Э, здесь что-то не так! – сказал Миша Панкратов, человек с исследовательской жилкой.
