(Не в одном этом, если доискиваться до глубин, было дело. В кабине сейчас находился не прежний Корнев, научный флибустьер, хозяин жизни и всех дел в Шаре, а человек сомневающийся, несколько растерянный – ослабевший. Трудами, идеями и подвигами в освоении Меняющейся Вселенной Александр Иванович подсознательно стремился утвердить то же, что и в других делах, – свою исключительность. Не только, впрочем, свою, не такой он был эгоцентрист – и товарищей по работе, вообще умных, знающих и даровитых людей. Но получилось не так: Меняющаяся Вселенная в Шаре, заманив его сначала интересностью проблем и наблюдений, теперь больше отнимала, чем давала. Сокрушала – одну за другой – иллюзии обычного видения мира, обычной жизни; в том числе и такие, терять которые было больно и страшно… Поэтому утверждение себя – пусть самое простое – было ему позарез необходимо).
– Люся, – с добродушным изумлением промолвил главный инженер, – а ведь вы хорошенькая!
– Та-ак, уже теплее!.. – Людмила Сергеевна тоже повернула кресло к нему. – Что дальше?
– Дальше?…
Что могло быть дальше? Корнев перегнулся, сгреб женщину в объятия, перетащил к себе; с удовольствием почувствовал, что свитер и джинсы не обманывали – тело действительно было упругое, теплое.
– Александр Иванович, вы что?! – Люся ошеломленно уперлась в его грудь ладонями. – Я вовсе не это имела в виду!..
– А я это. – Он запустил правую руку под свитер, левой притянул к себе Люсины плечи, искал губами ее губы – и нашел. Потом поднял и понес ее в угол кабины, где лежал застеленный матрас; пол слегка покачивался под ногами.
Людмила Сергеевна вела себя достойно – сопротивлялась, отнимала руки. Но поскольку, кроме их двоих, теперь здесь присутствовал и некто третий по имени Взаимное Влечение, то получилось так, что ее суматошные отталкивания помогли Корневу быстрее и легче освободить ее от одежды, чем если бы она не противилась. Так бывает.
В черноте ядра тем временем голубовато накалился новый Вселенский Шторм. Персептрон-автомат прицельно и не спеша повел кабину вверх, выбрал среди множества новых вихриков-Галактик одну, приблизился к ней – и она развернулась в обильное звездами небо.
…И под этим небом, под согласованно мерцающими, переливающимися звездами Меняющейся Вселенной послышалось то, что бесчисленное число раз слышали обычные звезды, луна, облака, кусты, деревья, берега рек, луга и поляны, слышали на всех языках человечьих, птичьих и звериных:
– Ну, Люся… ну, Люсь!..
– Ох, ну не нннадо… не надо, Александр Иваныч миленький, Саша, Сашенька! О… аххх!..
Не было более главного инженера и главкибернетика, отмелись вместе с одеждами имена и различия. Осталось главное: Мужчина и Женщина, Он и Она – что было, есть и да пребудет во веки веков. И было хорошо весьма.
Во втором заходе Люся научилась (Саша научил) нежно оплетать ногами его мускулистые ноги.
Автомат между тем начал поиск планеты, целевая модель которой осталась в его памяти: приближал звезду, она увеличивалась до диска, в кабине ночь сменялась минутным днем. Звезда уплывала в сторону – опять сумерки, ночь – возникала над куполом планета и светила, как ущербная луна. Но мир сей не подходил под заданный образец, автомат браковал его, а затем, просмотрев и показав всю звездную систему, устремлял кабину к иной… Они, отдыхая, лежали, смотрели: Люсина голова на плече Александра Ивановича.
– Нет, это не то! – Она поднялась, подошла к пульту, нажала несколько клавишей. Звездное небо сгустилось в Галактику – теперь весь косо накренившийся вихрь из миллиардов сверкающих точек помещался над куполом. Свет его – слабее дневного, но ярче лунного – волшебно лился на нагое стройное тело Люси.
Корнев глядел, любовался: нет, эта женщина не с Земли сюда поднялась – опустилась из Меняющейся Вселенной. Сгустилась из света звезд.
Она вернулась, легла к нему. Он склонился над ней:
– Ты чудесная женщина, Люсь. Девушка со звезды. И как мы подходим друг к другу!
…они все не могли насытиться. Чем-то их простое и радостное занятие, действие ради чувствования, было родственно делающемуся в MB. Корнев это ощущал спиной. И шорох их движений, звуки поцелуев, негромкие стоны Люси как-то очень естественно сплетались с ниспадающим на них из динамиков многоголосым ритмичным шумом вселенских процессов, временами переходящим в симфонические аккорды, – как первичное с первичным.
