— Да, — сказал я.
Отпираться было глупо.
— Великая страна, — сказал он. — Большая страна.
И не поспоришь…
— Мне нравится Россия, — заявил он.
— Мне в принципе тоже, — патриотично согласился я.
Интересно, он будет спрашивать, гуляют ли по улицам наших городов играющие на балалайках медведи? Не стал.
— Вас видели рядом с банком, — сказал он. — Вы хотели поменять валюту?
— Да, — осторожно сказал я, подивившись его умозаключению. — А это преступление?
— Нет, что вы. — Он расплылся в улыбке, показывая мне жёлтые от никотина зубы. Зато полный набор, насколько можно было судить из моего кресла. — Просто банки у нас работают только до полудня, а сейчас уже четыре часа.
— Я заметил, — сказал я.
— Доллары США?
— Да.
— И какую сумму вы хотели бы поменять?
— Тысячу.
Он выдвинул ящик стола, немного порылся и бросил на поверхность пухлую пачку местных тугриков, как выразился бы Владимир.
— Курс банковский.
Я выдал шефу десять стодолларовых купюр, пересчитал местные тугрики, слегка охренел, когда их оказалось ровно столько, сколько и должно было быть, если курс обмена, вывешенный в рамочке у банкомата при входе в банк, был верным, и стал прикидывать, во что мне завернуть тугрики, ибо в карман они бы явно не влезли.
— Я дам вам газету, — сказал шеф. — Если вы беспокоитесь за сохранность денег или собственную безопасность, мои сотрудники могут проводить вас до отеля. Но бояться вам нечего. Белиз — спокойный город, и мы очень доброжелательно относимся к иностранцам. Особенно к таким иностранцам.
Что-то не совсем понятное мне почудилось в слове «таким». Была в него вложена какая-то многозначительность, словно это была какая-то старая шутка, понятная нам двоим. Но на самом деле я так и не понял, какой смысл шеф полиции вкладывал в это слово.
Интересно, а за каким чёртом он баксы по банковскому курсу меняет? Ему-то какая выгода? И вообще, с каких это пор шефы полиции занимаются торговлей валютой? Подрабатывает на стороне, а баксы сбывает куда-то по другому курсу?
Наверное, нетактично его об этом спрашивать.
— Вы конечно же турист, — сказал шеф полиции.
Вот, опять эта многозначительность. На этот раз — в слове «турист». Словно он что-то другое хотел сказать.
— Да, турист, — мне показалось, что не стоит освещать перед шефом полиции цель поездки моего временного босса. Мало ли какая тут репутация у его старого товарища по играм в песочнице.
— И ваш спутник, он тоже турист?
Вот зачем он сейчас так улыбается?
— Верно, — сказал я. — Мы с ним оба туристы.
Для полного воссоздания атмосферы дурдома не хватало только фразы из старого фильма «Бриллиантовая рука», любимого мною с самого детства. Дескать, «руссо туристо, облико морале». Только не думаю, что главный городской коп города-героя Белиза смог бы оценить сию шутку.
— Когда отправитесь в турпоездку? — Ещё одна фраза, в которую вложено нечто большее, чем банальное любопытство или вежливый интерес.
— Мы ещё не определились, — сказал я.
Шеф снова загромыхал ящиком своего стола. На этот раз он извлёк на свет пухлую бумажную папку с завязанными тесёмочками. Я таких папок лет десять не видел, наверное.
— Думаю, это поможет вам определить точную дату, — сказал шеф полиции, протягивая папку мне. — Здесь всё, что вам потребуется, чтобы принять решение.
Маразм крепчал.
Шеф полиции явно принимал меня за кого-то другого, но после того, как он выручил меня с обменом денег, разочаровывать его не хотелось. Поэтому я взял папку, пообещав, что обязательно ознакомлюсь с её содержимым.
— Не смею больше задерживать, хефе, — сказал глава городских сил охраны правопорядка и улыбнулся мне, как старому знакомому.
Промычав в ответ что-то невразумительное, я покинул его кабинет. В одной руке у меня была пухлая папка, в другой — завернутые в газету деньги. Изо рта торчала недокуренная и благополучно потухшая сигара. Копы провожали меня очень серьёзными взглядами, в которых читалось что-то вроде уважения. Хотя кто их знает, этих белизцев. Точно не я. Может, и что-то другое в их взглядах читалось.
На улице меня ждал загорелый тип в помятом белом костюме а-ля мечта Остапа Бендера. Он явно был европейцем, а тёмный цвет его кожи объяснялся либо частыми посещениями солярия, либо долгим сроком пребывания в тропиках.
