На одном из поворотов Губанова остановилась, помахала нам и, шагнув на тротуар, затерялась в толпе.
Оставшийся путь до сборного пункта мы шли молча.
Последняя встреча с Анной Александровной очень взволновала и растрогала меня. В тот момент я словно почувствовал прилив сил, увереннее, чем раньше, заглянул в будущее. Почему? Да потому, что понял: с помощью таких Губановых (а их, конечно, много на нашей земле!) можно выстоять в любой беде…
На территории сборного пункта каждому пленному выдавали буханку черствого эрзац-хлеба — наш этапный паек до Констанцы.
В раздаче хлеба гитлеровцам усердно помогали полицейские. На одного из них я обратил особое внимание. Что-то в его фигуре показалось очень знакомым.
— Неужели Быков? — невольно вырвалось у меня.
— Ты чего? — удивился Клементьев.
— Глянь туда, на того полицая!
— Елки зеленые, да это же Мишка! — вскрикнул Виктор.
Услышав свое имя, Быков вздрогнул и воровато посмотрел в нашу сторону. За месяц, что мы не виделись, он раздобрел. На Быкове были хромовые ботинки, черные брюки навыпуск и гимнастерка, подпоясанная широким ремнем.
— Приоделся, гад! — нарочито громко сказал Виктор Клементьев.
Быков молчал и быстро, не глядя на пленных, выдавал хлеб. Руки его дрожали, на щеках выступили красные пятна.
— Не потерял еще совесть? — спросил Виктор, когда мы поравнялись со столом, за которым стоял Быков. — Убить тебя мало, сволочь такую!
— Товарищи, — шепнул Быков, — я потом…
— Това-арищи?! — саркастически протянул Клементьев. — Не для тебя это слово! — Он рванул из рук Быкова буханку и быстро, видимо боясь самого себя, отошел от стола.
Гнев душил и меня. Но я сдержался и спокойно сказал:
— Как же так, Быков? Выходит, прав был Виноградов… За лишний кусок продался!
— Потом. Потом все объясню. А пока иди.
Через час Быков действительно нашел меня и отвел в сторону.
— Чего тебе? — грубо спросил я. — Выкладывай быстро, в чем дело? Сам понимаешь, не гоже мне на виду у всех балакать с полицейским.
— Ну и полицейский! Ну и что! — вызывающе выпалил Быков. — А что, прикажешь с голоду подыхать? Я, что ли… — он оборвал фразу на полуслове и умолк.
— Договаривай, раз уж начал.
— Пойми, Серафим. Ведь безвыходное положение у нас. Думаешь мне легко? Не за кусок хлеба я продался. И вообще не продавался.
Я чувствовал, что Быков на ходу выдумывает себе оправдание, но не мог предугадать, куда он повернет, и выжидательно молчал.
— Какой я полицейский! Только так, форма!
— Ты ближе к делу.
— В общем, я задумал бежать. Но хочу наверняка, потому и согласился на это. — Михаил кивнул на повязку полицейского, прикрепленную к рукаву гимнастерки. — Нам разрешают свободно выходить в город.
— И ты уже выходил?
— Да, — ответил Быков и тут же осекся, сообразив, что попал впросак.
— Так почему не сбежал? Может, опять хотел наверняка?… Перед этим тебе требовался свободный выход из лагеря. Теперь — запас продуктов на всю дорогу. А потом персональная машина понадобится?
— Не смейся…
— И на думаю! Смеются над смешным. А твой поступок — самая натуральная подлость. Сегодня — в полицейских, а завтра дадут тебе оружие и пошлют на фронт. Вот чем это пахнет! Командир, старший лейтенант! Но еще не поздно…
Быков вздрогнул, насторожился. Мне показалось, что он ждет совета, помощи, и я уже мягче сказал:
— Не один ты, Миша, в таком положении. Ну, оступился, не выдержал… Так ведь на ошибках учатся. Скинь эту гадость, — я ткнул пальцем в его повязку на рукаве, — и возвращайся к нам. До Николаева шестьдесят километров. Где-нибудь подвернется случай, сбежим!
— Подумаю, — вяло ответил Быков, не сообразив, что этим выдал себя с головой.
Я круто повернулся и зашагал прочь. Человеку предлагают побег, свободу, возвращение в армию! А он — подумаю… Точно речь идет о торговой сделке.
— Постой, Серафим! — крикнул Быков.
Я ускорил шаг. Он догнал меня, загородил дорогу.
— На вот, — и стал совать буханку хлеба.
Я оттолкнул Быкова и негромко, вложив в слово всю ненависть, которая накопилась за мучительные месяцы плена, произнес:
— Уйди!
— Ну и черт с вами со всеми!
Быков размахнулся и швырнул на землю буханку. К ней тотчас бросилось несколько пленных. Я оттолкнул хлеб ногой и злобно посмотрел на людей. Наверное мой вид не предвещал ничего хорошего. Пленные остановились.
