— Он дышит! — с недоверчивым восхищением проговорил малыш.
Рената кивнула. Она была очарована восторженностью мальчика и его радостью по поводу того, что младенец оказался живым. Вместе с Томми Рената с обожанием смотрела на маленький комочек, который был ее сыном. Ее захлестнула огромная волна любви, и она поцеловала Ника в розовую щечку. В нем была вся ее жизнь.
— Дорогой, — нежно проворковала Рената по-итальянски.
— Это колдовское слово? — торопливо отойдя от нее, спросил Томми.
На лице мальчика застыл благоговейный ужас.
— Разве я похожа на колдунью?
— Ты могла переодеться, — осторожно ответил он.
— Нет, я такая всегда, — сказала Рената весело. — Я говорила на итальянском языке, только и всего. По-английски это означает: «дорогой», — объяснила она и, Томми довольно улыбнулся.
Рената почувствовала кожей, что Мартин пристально наблюдает за ней. По ее телу пробежала дрожь. Он был особенным во всех отношениях, отличным от других, хотя она не могла сказать точно, в чем заключалось это отличие. Во всяком случае, он был первым мужчиной, который встряхнул ее.
Высокий, одетый в безупречный костюм мягкого серого цвета, высокое качество которого Рената оценила с первого взгляда, он выбрал к нему голубую сорочку и фиолетовый галстук, подчеркнув свою индивидуальность. В петлице торчала увядшая маргаритка. Рената улыбнулась, решив, что это проделка его сына.
У Мартина было загорелое, чуть обветренное лицо. Широкий рот, крепкий, прямой нос и темные брови свидетельствовали о сильном характере. Волосы у него тоже были необычными — черные, отливающие стальным блеском, они лежали мягкими волнами и были довольно длинными. Это придавало Мартину богемный вид, что Ренате очень понравилось.
Его проницательные глаза, казалось, замечали в ней абсолютно все. Она вдруг подумала о своей помятой в дороге юбке и заплаканном лице. Хуже не придумаешь. Рената привыкла обращать внимание на свою внешность, так воспитал ее отец-художник.
Она вытащила носовой платок и осторожно вытерла глаза, затем провела руками по бедрам, чтобы расправить складки на юбке.
— Извините, что помешал вам, — мягко произнес Мартин. — Я просто подумал, что вы, возможно…
— Сумасшедшая, — услужливо подсказал Томми. Свирепый взгляд Мартина натолкнулся на невинный протест: — Она же швыряла…
— Томми, правильнее будет сказать: бросала, — поправил его Мартин. — Я думаю, тебе стоит пойти к отцу Джозефу, может, ты поможешь им убрать кофейные принадлежности. В награду получишь шоколадное печенье.
— Он хочет, чтобы я ушел, — с вздохом сказал Томми.
Ренате стало весело, и впервые за многие дни у нее поднялось настроение. Мальчик сделал несколько шагов в направлении церкви и обернулся.
— Но ты потом скажешь мне, зачем она швыря… бросала ту пыль, да?
— Иди! — прогремел Мартин и повернулся к Ренате, которая с трудом сдерживала смех. — Могу только снова извиниться, — тихо сказал он. — В словаре моего сына еще отсутствует слово «такт», но я упорно продолжаю воспитывать его. Как вы считаете, я могу надеяться на успех?
Ренате импонировала его искренность. Приятный мужчина, вызывающий доверие.
— Проигранная битва! — смеясь, ответила она. Мартин вздохнул.
— Боюсь, что вы правы. Извините.
— Ничего. Знаете, мне было довольно плохо, а Томми, как солнечный лучик, поднял мне настроение.
Лицо Мартина озарила блаженная улыбка, сверкнули ровные белые зубы.
— Иногда мне кажется, что это его предназначение в жизни, — с любовью сказал он.
И понравился Ренате еще больше. Он, несомненно, обожает своего сына и не подавляет непосредственный от природы характер мальчика. Рената ценила это очень высоко.
— Вы любите его, — тихо сказала она.
И поразилась: лицо Мартина будто осветилось изнутри.
— Очень, — ответил он и засмеялся. — А что, заметно?
Рената тоже засмеялась.
— Невооруженным глазом. Но это естественно. — Она погладила по головке своего сына. — Когда родился Ник, я поняла, что значит любить кого-то всем своим существом. — Сделав это признание, Рената удивилась, что говорит об этом с абсолютно незнакомым человеком. — Я любила своего отца, но это…
