Сладостное вкушение алкоголя совершалось в сотнях разнообразнейших мест коллективного и одиночного распития. Начиная от самых затёртых – тратторий, ресторанов, забегаловок, ванных и уборных, гадюшников, чистого воздуха, домов творчества, кухонь, блиндажей, редакции «Нового мира» и киностудий, сквериков и двориков. И кончая местами экзотичными – под развесистым баобабом, у памятника князю Владимиру Святославичу, на коммунальной свалке княжества Монако или в саду парижского музея Родена…
Но больше всего Вика заинтересовался поимённым реестром собутыльников. Легионы и сонмы громозвучных имён и неприметных землян. От особо памятных сердцу до мимолётного таиландского таможенника, сардинского рыбака или киевского тунеядца. Ну а с кем не пришлось пить?
Вика заинтригованно поднял брови и впал в раздумье. Вроде никого судьба не обошла, выпивал со всеми первыми встречными и вторыми поперечными… Разве что с Солженицыным не выпивал? Тот, на беду, и сам не пил, и других отговаривал…
Целый час Вика болтал, даже забавлялся, забыв о своей печали! Ликуя, я ощущал некое душевное благорастворение, простодушно называемое счастьем.
– Что ты пристал! – печально сказал Виктор Платонович. – Не пишется мне сейчас…
Вот Мольер был-таки гений, написал своего «Мнимого больного», смешную комедию, будучи смертельно больным…
– А я не Мольер…
Рукопись последней передачи о скаутах «Восемьдесят лет спустя» была написана 20 июля 1987 года. А последние строки, треть странички карандашом, были озаглавлены «Здравствуй, Застава Ильича»! И тут же переименованы «На смерть Ахматовой».
«В смерти, а особенно чтимого тобой человека, много печали. И это естественно. Но, оказывается, бывает и в печали смерти – юмор. Галина Вишневская в своей книге вспоминает, как на похоронах знаменитой певицы пел не менее знаменитый певец. Он спел романс Даргомыжского, забыв, что кончается он словами: “Мне горько потому, что… весело тебе”. Вот, оказывается, бывает и такое…»
Я датирую эти самые последние строки Некрасова: 27 июля 1987 года.
В начале августа начался второй цикл облучений.
Теперь я отвёз его в другой соседний городок – Булонь. Он поднялся на высокое крыльцо больницы и провёл у врача около часа. Я сидел в холодке, ждал, а когда он появился в дверях, пошел ему навстречу. В.П. начал спускаться по довольно крутым ступенькам. И вдруг сильно покачнулся, чуть вперёд, а потом назад, как бы падая, схватился на перила. Его подхватили две женщины, спускавшиеся позади него. Я подбежал, взял под руку. Он не противился, молча мы и дошли до машины. Потом проводил его до самой квартиры, спросил, что, мол, надо купить или приготовить. Ничего не надо, всё есть, безжизненно ответил Вика. И лёг на тахту в кабинете, попросил задёрнуть занавеску. В холодильнике кроме йогуртов, мягкого сыра и двух булочек была ещё пачка пива…
Девятого августа намечался большой день. Позвонил Павел Лунгин и обещал зайти вместе с Женей, проведать, поболтать. Вика чувствовал себя получше, а тут прямо-таки ожил, велел мне приготовить для него выходную ковбойку, пошёл бриться.
– А ты полей араукарию! – деловито распорядился.
Последние два месяца на письменном столе в кабинете стояло изящное растение с мягкой хвоей, купленное им ещё в мае у нас на рынке, непонятно зачем. В моменты улучшения Вика аккуратно его поливал, а днём чуть раздвигал плотные шторы на окне, и тогда солнечная полоска падала прямо на араукарию. Когда же В.П. увезли в больницу, я раздёрнул шторы полностью и даже окно легонько приоткрыл. Через неделю после смерти Некрасова араукария как-то мгновенно засохла, хотя я не забывал её поливать…
Поставили пластинку. Вика даже поинтересовался – если ли пиво для гостей, колбаса или ещё что? Озаботился: а что если Пашка захочет водки? Там видно будет, успокоил я. К тому же брательники, надо полагать, не басурмане, додумаются захватить с собой пузырёк.
Гости не подкачали со священным обычаем и принесли бутылку столичной. Застолье сообразили среди бела дня, когда по французским понятиям полагалось лёгкое угощение. Но условности отмели и сразу приступили к тепловатой водке. Заедали йогуртами. Паша поведал о киношных новостях, Женя тоже сообщил пару московских историй, я же следил, чтобы разговор не соскользнул на болезнь. В.П. предупредил – скажи ребятам, о болезнях и лекарствах не заикаться. Да они и сами избегали страшного этого разговора, только Паша нет-нет да и кидал на Вику взгляд, с жалостью и тревогой.
