– Согласен, – сказал я.
Вика, один в палате, лежал на спине, с закрытыми глазами.
– Ну, как дела, Виктор Платонович? – с фальшивой жизнерадостностью задал я идиотский вопрос. – Что говорят врачи?
Он открыл глаза и повернул ко мне голову. Слева на подбородке была большая свежая ссадина. И разбиты губы. Лицо было таким бледным, что даже седые усики выделялись очень резко. Вика был смертельно плох… Чтобы не заплакать от печали и жалости, я затряс головой и заулыбался, как тирольский кретин, во весь рот.
– Ты понимаешь, Витька, сегодня утром я упал… Сидел на кровати и потерял сознание! Упал в этот угол, прямо мордой об пол!
По всему, Виктор Платонович был потрясён случившимся, смотрел на меня неотрывно, ждал ответа: как ты, мол, можешь это объяснить? Да всякое бывает, затараторил я, кляня себя за бодряческий голосок. С кем не случается, тем более после облучения! Слабость это, ясное дело, завтра будет получше…
Я сел к нему на кровать, задавал пустые вопросы. В.П. односложно отвечал – да, звонила Фатима, да, Вовочка часто заходит, сам сделал уколы, нет, ничего приносить не нужно…
– Ты иди, я устал сегодня, иди! – сказал он мне вдруг очень тихо и закрыл глаза.
– Конечно, конечно, я завтра приду! Прямо с утра, а сейчас отдыхайте! – Я погладил его по руке, поцеловал в висок, потом в щёку и повернулся к выходу.
Вика что-то сказал мне в спину.
– Что? – переспросил я, обернувшись.
– Дверью не хлопай! – явственно повторил он.
Я тихо прикрыл за собой дверь…
Справа по коридору шёл ко мне Вовочка. Заговорил негромко, мол, езжай сейчас домой, не торчи здесь, он позвонит. Думаю, сказал, долго Вика не протянет…
Только много лет спустя до меня дойдёт, что я был последним, кто поцеловал живого Вику… «Последний поцелуй» – назови так я эту главу, меня бы засмеяли…
Почти два часа подряд я ходил по квартире, разговаривал сам с собой и ждал звонка. В четверть пятого позвонил Вовочка.
– Витя? Ну, всё… Он умер…
– Сейчас приеду!
Разыскал по телефону маму и Милу, позвонил Максимову в Брюссель, тот по-бабьи ахнул, господи, пробормотал, Вика умер! Вика, какое горе!..
В коридоре у входа в палату курила заплаканная Фатима Салказанова.
– Представляешь, я пришла, когда он только что умер!
На полчаса опоздала, вчера договорились с ним, что она придёт, почитает ему газеты, они поболтают…
Виктор Платонович лежал со сложенными на груди руками, уже одетый нянечками в свой любимый серо-коричневый пиджак и голубую рубашку. Голова была перебинтована, как будто у него болели зубы. Так челюсть покойникам подвязывают, успокоила меня Фатима, мол, такие правила. На полке в шкафу лежали часы, носовой платок, расчёска и мелкие деньги – всё, что было у него в карманах. Тут же стояла надпитая наполовину плоская четвертинка с ромом. Мерзостным на вкус, но самым дешёвым из крепких напитков.
Пришёл Вовочка, позвал в кабинет, сказал, что Вика умер во сне, без мучений…
Мама горестно сидела в большой комнате, Мила то плакала на кухне, то отвечала на телефонные звонки. Да, умер, в начале седьмого, в частной клинике в парижском пригороде Жантийи. Нет, не мучился, умер сразу… Насчёт похорон ничего пока не известно…
Вытирая слезы, я начал общёлкивать всю квартиру, кабинет, все уголки, картинки, штучки-мучки на полочках, на память, как всё там было в момент его смерти.
Пока не закончилась плёнка…
«Русская мысль» выходила по пятницам, поэтому наше извещение о смерти Некрасова появилось лишь через неделю, 11 сентября.
3 сентября 1987 года, в 18 ч. 10 мин. скончался
Виктор Платонович НЕКРАСОВ
О чём горестно извещает вдова и семья покойного.
Мир праху его!
В этом же номере большой некролог «Это был истинный русский интеллигент», подписанный В. Аксеновым, А. Гладилиным, Г. Владимовым, С. Довлатовым, А. Зиновьевым, Л. Копелевым, Р. Орловой, Э. Кузнецовым, В. Максимовым.
«При всех его человеческих слабостях, милых чудачествах, прелестном (впрочем, напускном) инфантилизме, босяцких южных интонациях – это и был истинный русский интеллигент…
Но главный его дар был – любовь к свободе. С непостижимой для русского писателя смелостью он заявил: “Родина – там, где свобода”…
