А у Евтушенко один стоящий стих окантовывался десятками сладостных поцелуев в задницу власти – опять же по словам Некрасова.
За десять лет эмиграции Некрасов ни разу не написал о Евгении Евтушенко. В Америке он пошел на выступление поэта, как без иронии говорили, на концерт Евтушенко. Некрасов как-то рассказывал, что он в юности слушал выступление Маяковского. Его покорил громоподобный голос, но покоробила развязность поэта. Увидев Евтушенко в Америке, Вика не скрываясь расстроился. Ему очень не понравилось!
Я многое запомнил из некрасовского рассказа об этом концерте.
Считается, говорил тогда Виктор Платонович, что Женя ломается на эстраде. Но это транс, как у дервиша. Этот ритуал ему необходим, он уверен, что делает так, как нужно. Он хороший актёр. Он способный чтец-декламатор. И он знаменитый поэт. На сцене он шаманил, увлекал и соблазнял. Но это было раньше.
А сейчас, в зрелом возрасте, достигнув поэтического величия, он на сцене пережимал, утрировал, и у него не нашлось никого, кто бы его предостерёг. И этот вопиющий наигрыш бесповоротно убедил Некрасова в неискренности не только поэта, но и его стихов.
И в 1985 году Некрасов прочёл по радио рецензию на книгу Евтушенко «Почти напоследок», а потом напечатал её в нью-йоркском «Новом русском слове».
Мечта Евтушенко – прослыть вторым Маяковским, писал В.П.
«Не хочется сравнивать… Но у Маяковского даже в стихах, где он поливал грязью Америку, искренность была истинной, а у второго, увы, приём, ширма…»
Я перепечатал статью и поднялся на седьмой этаж, к Вике. И встревоженно спросил, почему он решил так резко написать? Виктор Платонович вроде недоумённо посмотрел на меня и заговорил.
Почему поэт всё время возвращается к обличению язв капитализма, к беспрерывным клятвам в верности власти и партии, неужели он правда так думает? Он же умный парень! Большой талант! Но он перещеголял всех стихоплётов баснословной советской эпохи! Вот уж воистину говорят, что лошади и поэты должны быть сыты, но не закормлены. А Женю закормили. Может, он вынужден так поступать, чтобы иметь возможность потом писать о самом сокровенном? Или пишет, как Маяковский, оправдывая своё неприкрытое блядство социальным заказом? Всего понемногу… Но в одном я уверен, сказал Виктор Платонович, что Женька прекрасно понимает, что нравится левакам на Западе. И со знанием дела дует в их дуду! Особенно в дуду коммунистов!
«Многие считают, что Евтушенко при всём при том смел… Всё это так, но не так всё просто…» – пишет Некрасов.
Таки смел! Ведь говорил же он на последнем съезде писателей о всём наболевшем, даже постыдном… Ведь никто, кроме него, об этом даже не заикался, закончил тогда разговор В.П.
И так я и не узнаю, что же произошло между ними, Виктором Некрасовым и Евгением Евтушенко. Откуда вдруг эта насыщенная неприязнь? Не знаю. Подозреваю, догадываюсь, но точно не знаю…
На секунду обратимся к вещам успокаивающим.
Художника Валентина Серова Некрасов чтил, как никого.
Ещё в Киеве у него было два альбома этого живописца, причём лежали они в кабинете, под рукой, а не были обречены на вечный покой в книжном отделе шкафа. А особо Вика гордился обладанием репродукции серовского портрета Николая II в тужурке. Хранил её в отдельной папочке. Помню, как я был поражён совершенно чудовищной суммой, которую он заплатил в Париже за толстенную, в картонном конверте, изумительно изданную в Союзе монографию о Серове. И поставил на почётнейшем месте, в большой комнате…
Часто повторял, что картины становятся членами семьи, неудивительно, что и выбираются они придирчиво.
Одному в Париже скучно. Конечно, если живёшь там постоянно.
Не спорю, в одиночестве хорошо посещать музеи и выставки, прогуливаться вдоль Сены или заглянуть в Нотр-Дам на Рождество. Для будничной жизни надо обязательно заиметь кого-то, с кем можно поговорить, поболтать по телефону, где-нибудь походить или посидеть. А то и посплетничать, побегать по распродажам, пошататься по книжным магазинам, сходить в ресторанчик или в кино. В общем, обзавестись своей компанией.
У Некрасова в Париже сразу же появилось пять-шесть действительно добрых друзей. С которыми он с непременным удовольствием общался.
