Так что Некрасов абсолютно не был женоненавистником. Он был жёноненавистником. Он тихо и без нажима недолюбливал всех жён, забирающих у него друзей. Ограничивающих общение, лишавших их возможности выйти с ним после выпивки, чтобы добавить где-нибудь. Жён, превращавших его друзей, славных ребят, в подкаблучников, похеривших мужское общение.
Дамам он ручки не целовал, под локоток брал редко, но был явно не против, когда его брали под руку или шутливо тормошили молодые женщины, обычно весьма разбитные и симпатичные особы. А хороший петербургский друг Некрасова Нина Аль утверждает, что Вика вообще всегда был окружён женщинами. Многие этому удивляются, непонятно почему.
Произведения Некрасова отличает крупное достоинство – в них отсутствует секс! Даже намёка нет на разнополую любовь! А уж однополой и подавно нет.
Сплошь и рядом читаешь у Некрасова: «Он влюбился в него» или «они сразу же влюбились друг в друга» – но это абсолютно не значит, что собеседники плотски возжелали один другого. Это любимое выражение – «влюбиться» – означает, что автор был покорён, скажем, чьим-то остроумием, умением пить не пьянея или изящно издеваться над глупостью советской власти.
Грубо говоря, у Некрасова мужик лучше, чем баба. «Хорошая баба!» не значит, что женщина обязательно красива и стройна. Она просто во многом не уступает мужику – в энергии, юморе, любознательности, готовности мчаться с ним куда-нибудь в неурочное время. Правда, я говорю о творчестве последних двадцати лет.
Между нами, Виктор Платонович и раньше не увлекался описанием делишек любовных треугольников, кругов или многогранников. Вершина эротичности – я ехидничаю! – когда пару раз говорится о сдержанных свиданиях с оттенком половой привязанности. В лучшем случае в вещах Некрасова допускались мягко улыбающиеся жёны, всё понимающие, молча накрывающие на стол и ни в коем случае не вмешивающиеся в застольный разговор.
С моей мамой, Галиной Викторовной, Некрасов познакомился в Ростовском окружном театре Красной Армии, перед войной.
Кроме участия в массовых сценах актёр Некрасов успел сыграть две заметные роли – офицера в водевиле «Своя семья, или Замужняя невеста» Шаховского и графа Кутайсова в спектакле «Полководец Суворов» Бахтерева и Разумовского.
А режиссёром в этом театре был мой отец, Леонид Алексеевич Кондырев.
До этого, во Владивостоке и Вятке, Вика попробовал подрабатывать на поприще театрального художника. Поприще это, судя по всему, отплатило ему чёрной неблагодарностью.
Как и меня подвело драматическое дарование. В отрочестве я сыграл в театре множество молчаливых персонажей. В основном на гастролях, на выездных спектаклях.
Моей первой и последней разговорной ролью был некий дворецкий. Пьесы не помню. Я был высокорослым отроком. Появившись из-за кулисы, в ливрее и пудреном парике, я должен был громко объявить:
– Их сиятельство играют наверху в бильярд!
И поклониться.
Я вышел, стукнул жезлом, произнес вызубренную реплику, но от волнения дал петуха. Последующую паузу я помню до сих пор. Она была бесконечной. Актёры на сцене молча хохотали, стиснув зубы и задержав воздух. Я удалился, забыв о поклоне, покрытый позором. Потом я играл ещё в десятках спектаклей, но бессловесно. Кого только я не воплощал в массовках – и второго невольника, и третьего зайца, и четвёртого раненого. Бунтовал на авансцене в негустой толпе, бегал туда-сюда по сцене со знаменем, падал со стоном, заколотый шпагой заговорщика. Получал я за выход десять дореформенных рублей.
Обожал гастрольные переезды из города в город. Ради экономии, предварительно получив, конечно, проездные, я путешествовал с сукнами и реквизитом. Наслаждаясь в кузове грузовика, уютно устроившись среди тюков и ящиков…
Достигнув юношества, я театр невзлюбил. Но к актёрам до сих пор отношусь сердечно.
Итак, вступив в труппу ростовского драмтеатра в сентябре 1940 года, Виктор Платонович сразу же начал приударять за моей мамой. Мама, по дошедшим рассказам, абсолютно не была этим оскорблена. До начала войны оставалось совсем немного. Мне, значит, был годик.
Мама вспоминала, а В.П. не опровергал, как она провожала его на фронт. На ростовском вокзале. В чём я не сомневаюсь. А вот то, что она держала на руках меня, – довольно маловероятно, это уже ближе к семейной легенде. Хотя к тому времени она уже не жила с Леонидом Кондыревым.
