— Вижу я, как он удался, — вздохнула я, глядя на излишне оживленную пророчицу. Трофейная голубая прядь волос змеей свернулась на прикроватной тумбочке. — Похоже, ножом тебя все-таки достали.
— Достали, — легко согласилась Айне. — Но вместо того, чтобы всадить его в печень, едва-едва бок располосовали…
— Ты сильно рисковала, — негромко произнес Максимилиан, за все время разговора так и не слезший с подоконника. Нас в комнате было всего четверо, включая саму Айне — князь разогнал остальных посетителей, запретив им даже на порог ступать по меньшей мере до завтрашнего утра. — Что же заставило тебя изменить главному принципу пророков — «не вмешиваться лично»?
Айне помрачнела и откинулась на подушки. Взгляд ее стал тяжелым и темным.
Ветер за окном шелестел осиновыми листьями-монетками, почти неразличимыми в густом вечернем сумраке. И — ни одного городского звука. Не хлопали двери, не работал телевизор, не гудели в пробках машины…
Как будто мы оказались посреди глухого леса.
— Я устала от беспомощности, — произнесла Айне наконец, прикрывая глаза. — Устала выбирать. Устала двигать шахматные фигурки, раздумывая, кем бы пожертвовать для общего блага. Это не дело человека — решать такие вещи. Люди должны сражаться сами! — она повернула голову, и из-под ресниц полыхнуло янтарным сиянием.
Князь неожиданно усмехнулся:
— Ого! Сколько страсти. Не думал, что в тебе прячется такой огонь. Ты мне казалась… Остывающим пеплом, что ли? — задумчиво протянул он. — Вроде еще и теплый, но обжечься нельзя.
Айне ответила ему безмятежной улыбкой — такой же, какая бывала у нее в моих снах об эфемерате девяти отражений.
— Так же ошиблись и в Ордене. Они, наверное, забыли, что если разгрести в стороны пепел, то можно найти раскаленные угли… А для пожара хватит и одного уголька, если знать, куда и когда его подкинуть.
— А ты знала? — понимающе хмыкнул князь.
Айне неопределенно пожала плечами.
Но, думаю, это было кокетство. Уж она-то знала столько, что смогла бы раздуть пожар и из одной-единственной искры, похороненной под слоем пепла.
Глава 8. Та, что прядет паутину
У красного цвета сотни оттенков — и символических значений.
Это и огонь — жгучая энергия, жизнь, страсть, жадность. И кровь — ярость, отчаяние, смерть. И начало, перемены — алая заря, и багровые закаты — угасание, увядание. У некоторых народов это цвет траура, у других же — наряда невесты. Алое безумие, алый соблазн… Для кого-то — символ смелости и стиля, для кого-то — дешевый и вульгарный способ заявить о себе.
У меня никакого предубеждения к красному цвету не было. Я даже любила его — в маковых полях, в букетах тюльпанов и в назойливом шелесте листьев по осени.
Но в том, что на маленький наш военный совет — первый после выходки Айне — мы собрались на веранде, спрятанной среди заалевших осин, мне почудился тревожный знак.
В группе не хватало пока только Шинтара, которого ожидали со дня на день. Зато остальных пророчице даже звать не пришлось — достаточно было обронить за ужином, что утром она собирается объяснить в непринужденной обстановке за чашечкой чая подоплеку событий в Приграничном. И уже к девяти часам — несусветная рань по меркам некоторых из нас — на веранде яблоку негде было упасть. Заявился даже Ками, которого, в общем-то, никто не приглашал, но и выгнать рука не поднималась.
Когда торжественное молчание затянулось, Максимилиан хмыкнул и, развеивая ощущение официоза и натянутости, демонстративно откинулся в кресле:
— Ну, раз никто не хочет начинать, предоставьте это мне, — произнес он с потрясающей смесью небрежности и предвкушения, от которой сразу захотелось подобраться и, по примеру Ногицунэ, с любопытством дернуть хвостом. — Итак, вчера… нет, уже позавчера… в общем, на Айне напали. Но застать ее врасплох не получилось…
— Пророчицу — врасплох? Наивные, — насмешливо протянул Ками и заработал долгий, тяжелый взгляд от наставницы.
— Скорее, понадеялись, что Айне все равно ничего противопоставить не сможет. Считается, что магия Эфемерата девяти отражений неагрессивна. Да и пророки почти никогда не вступают в открытое противостояние, — покачал головой Дэриэлл.
