Шинтар вскрикивает. Корделия закрывает глаза.
Она ненавидит Максимилиана. Настолько, что на мгновение его приказы вдруг перестают иметь для нее какое-либо значение — да и не пользовался он пока властью старейшины! Княгиня отбрасывает Ксиля одним движением, прыгает вперед, туда, где захлебнулся воплем Шинтар…
Максимилиан все же оказывается быстрее. И сильнее. Корделия понимает это в первые же секунды схватки, когда он раскрывает крылья и с легкостью вжимает ее в снег.
— Зачем? — Делия почти выплевывает это ему в лицо.
Ксиль усмехается. Темно-синие глаза мерцают в полумраке, как звезды.
«Ты боишься его потерять. Признай это».
«Он просто миленький, и…»
— Корделита! — Максимилиан тихо смеется, едва-едва не касаясь ее губ — своими. — Не лги.
Шинтар умолкает.
И внезапно княгиня осознает, что Ксиль сошел с ума. Он не станет останавливать бойню. И Корделии не позволит это сделать. А Шинтар умрет.
…небо разливает на город тусклое зеленоватое сияние…
Шинтар умрет.
…зеленоватые отблески раскрашивают бледную кожу князя, придавая ему сходство с трупом…
Умрет.
— Я тебя ненавижу!
Корделия успевает испугаться прежде, чем выкрикивает это. Максимилиан мстительный. Он ничего не прощает. Ничего и никому.
Княгиня закрывает глаза — и чувствует, как ее скулы осторожно касаются горячие губы.
«Не плачь, Корделита. Не надо».
…Не так уж много на свете вещей, которые могут заставить шакаи-ар отскочить от уже распробованной жертвы, как застенчивую школьницу — от двери в мужской туалет. Одна из таких вещей — оклик старейшины, неважно, признанного или нет.
— Брысь.
Вот так, просто. Даже негромкого приказа хватает, чтобы неудачливые охотники брызнули во все стороны без всяких мыслей об ослушании.
Тяжесть, вдавливающая Корделию в снег, исчезает. Княгиня, не тратя время на разговоры, вскакивает на ноги и в два прыжка оказывается около того, кто едва не стал жертвой безумия Северного князя. И очень-очень четко понимает, что ей совсем не нравится вид Шинтара, скрючившегося на розоватом снегу…
Аллиец оказывается совсем легким — или это она не замечает его веса? Легкое прикосновение языком к маленькой, уже затянувшейся ранке на шее — и становится ясно, что жизни Шинтара ничего не угрожает. Вот здоровью — да. Переохлаждение, потеря крови, синяки и ушибы… Надо скорее бежать в гостевой дом, к целителю, но Ксиль, запрещая, прикасается к ее плечу — и она подчиняется.
Ладно. Другой гостевой дом тоже подойдет. Главное, чтобы там была горячая вода, чтобы смыть с Шинтара кровь и плохие воспоминания. Максимилиан молча указывает дорогу. Он на удивление мрачен.
Уже намного позже, когда самое страшное позади, и даже вода в купальне успела очиститься и вновь согреться, забытье Шинтара переходит в беспробудный сон. Корделия на мгновение замирает у ложа — а потом подается вперед, обхватывает аллийца — своего аллийца! — руками и ногами, оплетая его, как вьюнок — ограду, вжимаясь лицом в горячую после мытья кожу. Максимилиан садится рядом, осторожно поглаживая княжну по спине. Он снова заботливый и властный господин.
— Теперь ты понимаешь? — тихо говорит Ксиль своим глубоким, сводящим с ума голосом. — Он ведь нужен тебе, так?
Корделия вздрагивает.
Наверное, следует сказать «Нет». Но ей слишком страшно, чтобы врать сейчас — даже самой себе. Поэтому она шепчет еле слышно:
— Да. Нужен. Не забирай его.
И сразу становится сладко и жутко, до слабости во всем теле, до головокружения. Накатывает странное чувство — свободы и опустошенности.
Интересно… так всегда бывает, когда поддаешься искушению?
