– Ожидая грабителей, не снимают дома с потайными ходами. От грабителей не бегают по подземельям. Дали пинка – и живите спокойно. Это раз. Два: грабители – все европейцы со шпагами. Здесь сие невозможно. И три: на меня самого нападали раз семь. Оказалось, что они не вполне грабители… господин Карно, – вкрадчиво добавил я.
– Всё верно. Кроме того, что я… Как вы сказали?
– Никто иной, как Карно, разумеется. Обосновать?
– Оставьте. Вы чёртов учёный. На кого же ещё могли нападать семь раз! Не на ювелира же или ростовщика. Вероятно, вы чересчур сжились с ролью кабинетной крысы… вас просто пытались истребить, как опасную тварь. Да, знайте, что учёный – не комплимент. Учёный – значит, твердолобый осёл. С вами спорить, что воду в решето лить. Зачем вам Карно?
Форма его вопроса пришлась мне по вкусу, но не успел я усмехнуться, как он ударом сапога вышиб потайную заслонку, и мы очутились в вечернем мареве загаженных задворок.
– Я вас спас, теперь вы у меня в долгу. Говорите правду. – После потёмок я на несколько мгновений прикрыл ладонью глаза, а когда открыл их, то обнаружил у своего горла лезвие ножа. Француз располагался у меня за спиной, готовый пустить его в ход при малейшем моём неверном движении.
– А я – вас, – процедил он, – когда вы опрометчиво израсходовали одну пулю, выстрелив в мои ценные книги. А что, если бы второй дал осечку? Ужас, как неприятно. Впрочем, вы же и навели на меня этих олухов. Вот только теперь остаётся выяснить, с умыслом или без оного.
Я попробовал отодвинуть руку с клинком, но он решительно прижал его к моему горлу, и я вынужден был объясняться, хоть и весьма разгневался от несправедливости происходящего.
– Они искали вас. Волею случая я подоспел на помощь. Иначе почему они атаковали не мою персону, а вашу?
– До вас мне жилось тихо лет, эдак, восемь. Странное совпадение, не правда ли?
– Так тихо, что повсюду рассовали оружие с секретом, мешки с сухарями и масляные факелы. Так кто они?
Он опустил руку, а я выбил нож в порыве мести и приготовился ратовать кулаками. Но он стоял совершенно равнодушно, рассеяв мой пыл.
– Нет, правда, чёрт вас побери. Я неуживчив, но жил спокойно, хотя много лет ожидал их возвращения. Они никогда не оставляют начатого. Раз в два-три года я меняю дома и города. Вы оказались не слишком осторожны. Надеюсь, что только ваша неопытность всему виной. Спрашиваете, кто они? Извольте. Это – мои любимые враги. Ни одного из них я не знаю.
– Ни одного из этих троих – или?..
– Ни одного из вас четверых, – медленно отчеканил он.
Я всё же перечислил ему известные мне имена членов тайного общества, не забыв Артамонова и Карнаухова и спросил, знакомы ли они ему. Разведя руки, он лишь спросил, не один ли это человек?
– Увы, их много, – посетовал я и вспомнил, где в последний раз видел глаза одного из нападавших. Их взгляд принадлежал тому, кто организовал преследование на Босфоре и в котором предполагал я человека Карнаухова или Голуа, или их обоих, если они заодно. Но сказать о том Карно означало бы, что и впрямь его утверждение о моей неосторожности верно.
– Плевать, – подвёл итог он. – У любого из моих врагов имён больше, чем всех названных вами. Так что плюньте и вы.
– Не могу, они желают мне зла.
– Как угодно, – ответил он и, отвернувшись, быстро двинулся прочь. Я догнал его и предупредил, что не для того проделал такой путь, чтобы оставить его в покое.
– Тогда выкладывайте вы! – рявкнул он. – Что вам от меня нужно?
– Сперва тихое местечко, где мы могли бы побеседовать.
– Для меня все места одинаково скверны. А вам – решайте сами. Откуда вы меня знаете, если я о вас ничего не слышал?
Мы выбрались на людную площадь, которую он считал безопасной. В полутёмной кофейне, куда спускалось полтора десятка ступеней и которую я не рискнул бы посетить и с дюжиной бедуинской охраны, в углу, за густой завесой табачного дыма, мы ели пилав и пили шербет. Он разглядывал меня, я его.
– Я пришёл с мирными целями и в интересах науки, – попытался успокоить я его снова, но он исторг из себя взрыв негодующего хохота, который тут же подавил ладонями обеих рук.
