— Эта история у Шахтёрска случилась, — вдруг негромко пояснил мне Захарченко, и я понял, что он в курсе, о чём идёт речь.
— Это был её старший сын, ему 36 лет, — рассказывала врач про украинского разведчика, — у него самого шестеро детей. Наша группа разведчиков захватила его во время вылазки. Завязалась рукопашная битва, и наши ребята его ножом или штык-ножом подрезали, хорошо подрезали. Ножевые ранения брюшной полости. Но когда эта заваруха прошла, они остыли — видят, что раненый, добивать не стали, рука не поднялась… Привезли его к нам, в травматологию, «тяжеленного». И мы месяц его выхаживали — колоссальная кровопотеря, ранения внутренних органов. Лечили, как своего. Уходило порядка 6–8 тысяч гривен в день только на этого парня. Он был месяц на управляемом дыхании. В конце концов начали связываться с днепропетровскими: заберите вашего пленного. Приехала мама, ей разрешили. Я говорю, как вы отпустили-то его? Мотивация? Она нам и говорит: обещали землю, квартиру и шесть батраков. А мы стоим втроём: я и две медсестры. Вот мы — батраки. Я говорю: «Это мы батраки ваши?» А она мне: «Да не, не вы». А кто? Кого они хотят в батраки взять? Вот мы стоим здесь, люди, которые в Донецке живут. Ну, она расплакалась — простая женщина.
— А сама хотела батраков, — сказал я не в осуждение, а так, скорей, в задумчивости.
— «Ну, нам же казалось, что тут только россияне, а россиян можно брать», — говорила эта женщина. Они многого не понимают, — продолжала врач. — Откуда в основном идут в армию? Из сёл, из деревень. Эта женщина рассказывала, что в их деревне мужчин не осталось. Сами они с Винницы… Перевели этого разведчика в днепропетровский военный госпиталь. Мы созванивались с их докторами, много рассказывали про диагноз, про состояние его. Поначалу они даже боялись его забирать, из-за того, что он мог во время транспортировки погибнуть. Сами врачи благодарили нас за то, что парню сохранили жизнь. Но когда его привезли в Днепропетровск, появились такие статьи! Будто медики донецкие пытали его, гвозди под кожу загоняли, лечили только глюкозой. А ведь мы его промывали с тяжелейшим перитонитом, сделали в течение месяца шесть или, нет, восемь операций. А про нас пишут, что мы его не лечили, что мы врачи-убийцы, — здесь врач посмотрела на меня, и во взгляде её было удивление, но обиды не было никакой, словно она не то, чтобы разозлена, а просто озадачена слабостью человеческой природы. — Информационная идёт война, — неожиданно заключила она; и у меня возникло твёрдое ощущение, что если она и знала эти слова по отдельности пару лет назад, то наверняка ими ни разу не пользовалась в такой последовательности.
То, что никакого мира не будет, бойцы на передовой отлично знали. Не потому, что были столь прозорливы — а потому, что в реальности мира не было вообще ни дня. Позиционные бои происходили в ежедневном режиме; бомбёжки не прекращались. Только в первый месяц «мира», с 6 сентября по 6 октября, на территории ДНР и ЛНР погибло около 330 человек.
В сентябре по Донецку украинская сторона стреляла как по часам: в 6 утра ежедневно. Целились они, хочется верить, именно в позиции ополчения, но попадали — куда придётся.
Не заметить некоторые вещи было просто невозможно; при всём фарисействе западных СМИ и патентованных правозащитников, какая-то фактура начала проявляться.
Правозащитная организация «Human Rights Watch» обвинила батальон «Айдар» в совершении преступлений против человечности на оккупированных территориях. «Amnesty International» предоставила доказательства того, что украинская армия использует установки «Ураган» и «Смерч», а также запрещённые кассетные бомбы.
Сначала Пётр Порошенко в некотором полемическом запале объявил, что пока украинские дети ходят в школу, дети Донбасса будут сидеть в подвалах, — а следом ОБСЕ подтвердила, что как минимум два обстрела донецких школ, в результате которых погибли и дети, и взрослые, были произведены с территорий, контролируемых ВСУ.
18 сентября под обстрел попал Свято-Иверский женский монастырь. Помимо списка Иверской иконы Божьей матери, почитаемой как чудотворная, в монастыре находилась икона с частицей мощей Серафима Саровского. Монастырь располагал мощевником с мощами святых угодников: преп. Амвросия Оптинского, преп. Митрофана Воронежского, преп. мученицы Елизаветы, преп. мученицы Варвары. Стреляли прицельно из миномётов и гаубиц: монастырь находился в прямой видимости с позиций ВСУ и попасть туда случайно было нельзя.
