— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил я Зернова.
Вместо ответа он задумчиво огляделся, как бы стараясь что-то понять, и вдруг потянулся к часам.
— Идут, — удивленно заметил он, — и, пожалуй, это самое непонятное. Помните, когда они остановились? Без четверти шесть. А сейчас без пяти. Простите, Мартин, — он перешел на английский, — я говорил о том, что мы здесь уже десять минут.
— Где это — здесь? — спросил Мартин.
Я улыбнулся: вопрос был точен. Самый нужный вопрос.
— Не знаю, — честно ответил Зернов. — Но для меня, пожалуй, важнее знать, почему мы здесь. Что произошло на даче Анохина? Кто-нибудь рискнет объяснить?
— Может быть, взрывная волна? — предположил Мартин.
— От чего? Ядерный взрыв? Не те симптомы. Даже температура не поднялась. Потом, насколько мне известно, в этом районе нет ни научных, ни промышленных объектов, работающих с веществами такой взрывной силы.
— Ну а если порыв урагана? — спросил я.
Толька фыркнул:
— Где ты его обнаружил?
— А помнишь, как вдруг потемнело? Внезапно и необычно. Мало ли какие бывают стихийные вспышки. Внезапно переместившийся откуда-нибудь смерч…
— Чушь, старик, дремучая чушь. Смерч — это вихревое движение воздуха, подымающее песок или воду в виде столба. Мы не в Сахаре и не в Атлантике.
— Не придирайся к словам, — отбивался я. — Дело не в терминах. Скажем грубее для ясности: ну, отнесло нас вихрем куда-нибудь километров за сто. За Оку. Леса там дай Бог!
— «За Оку»! — передразнил Толька. — Оглянись получше. Ведь это не наш лес.
Я знал, что это не наш лес. Но мне хотелось знать, что думает Толька. А думал он медленно, тем более по-английски. Иногда перебивал себя, подыскивая или спрашивая перевод.
— Как по-английски «ураган»? Понятно. Так вот: с ураганом — глупости. Юрка просто не знает, что такое ураган, как он возникает и как передвигается. Предположить, что мы целехонько перенесены ураганом куда-нибудь за тридевять земель, не могу. Слишком нелепо.
— Почему за тридевять земель? — спросил Зернов.
— А где вы видели такой лес? Под Москвой — где? Я сын лесника, с детства в лесу. Это не сибирская тайга и не Беловежская Пуща. И не Мещера, — фыркнул он в мою сторону. — Ничего похожего.
— Может быть, заповедник?
— Заповедник тоже лес, только оберегаемый. И где? На Северном Кавказе? — Он с сомнением оглядел окружавшую нас зеленую крепость — Не похоже. Я в Теберде был и на Военно-Грузинской. Буковые корабельные леса прозрачны, солнцем просвечиваются. А здесь?
Я последовал за взглядом Тольки: он был совершенно прав — не наш лес!
— И на Америку не похоже, — прибавил Мартин.
Я засмеялся: очень уж нелепой показалась мне эта реплика. Не перенесло же нас за океан моим предполагаемым ураганом.
— Кто знает… — сказал Зернов.
— Ты о чем?
— О Фонтенбло. Ты не бывал под Парижем — не знаешь. В Галлии времен Цезаря были, вероятно, именно такие леса.
— А при чем Фонтенбло?
— Если вымрет Европа, то лет через триста под Парижем будет именно такая тайга.
— Случись это с нами три года назад, я бы не раздумывал о причинах, — сказал Мартин.
Мы переглянулись. Три года назад мы видели и не такие сюрпризы пространства и времени. Но розовые «облака» бесследно исчезли в пучинах космоса. Ни одна обсерватория не зарегистрировала их второго пришествия. А вдруг?
Именно это «а вдруг» пришло в голову каждому, потому что Зернов тотчас же откликнулся на реплику Мартина:
— По-моему, и сейчас не стоит раздумывать. Может быть, оно и повторяется…
— Что именно? — Я все еще надеялся отсрочить догадку.
— Не дури, Анохин. Тебе уже давно все ясно. И ураган ты придумал для игры воображения. Дьячук знает: не бывает таких ураганов. Под Москвой, разумеется.
— Значит, опять «они»? Откуда?
Зернов засмеялся, а я покраснел. Но сдаваться мне не хотелось.
— Значит, опять моделируется пространство и время. И лес — модель. А зачем им галльский лес времен Цезаря?
Зернов молча встал, перешагнул обугленный молнией ствол и только тогда ответил:
— А кому нужны эти гадания? Модель, не модель… Реальная действительность — это лес, из которого нужно выбраться.
— Интересно как? — спросил Толька.
Нас окружала плотная колючая стена густо разросшегося шиповника или, может быть, диких роз. Ни тропинки, ни прохода в кустах не было.
