— Ваше право, — согласился экзаменатор.
Шнелль уже с нескрываемым злорадством — он даже торжествующей улыбки не спрятал — вышел не на ринг, а на большой квадратный мат рядом и стал в позе партерного акробата, приготовившегося к прыжку партнера.
— Не подходи к нему слишком близко, — шепнул мне Оливье, — он ударит ногою в пах.
Я знал эти штучки. Шаг. Еще шаг. Еще. Шнелль напоминал сжатую стальную пружину. Еще шаг — и ударит. Но я не шагнул, а прыгнул. Вверх и чуть вправо, так что взлетевшая правая нога Шнелля ударила, как и моя рука в схватке с Оливье, только воздух. В ту же секунду я перебросил Шнелля через голову. Он грузно грохнулся на пол, так грузно, что даже толща мата не смягчила удара.
— Браво! — крикнул Оливье. — Шесть.
— Пять, — поправил его сосед, до сих пор не принимавший участия в упражнениях.
— Пять? — переспросил, подымаясь, Шнелль. — А хотите нуль?
Он, все еще не понимая, считая свою неудачу случайностью, попробовал сбить меня подножкой. Я ушел. Он повторил прием, открыв руку. Я, ухватив ее, снова перекинул его через голову. Зрительно — это король-прием, эффектнейший из эффектных. Хруст едва не сломанной руки, отчаянный крик боли и грузный шлепок несобранного тела о мат слились в один звук — колокол моей победы.
— Шесть, — повторил Оливье.
Экзаменаторы, не возражая, черкнули что-то в своих рапортичках.
— Стрелять умеешь? — спросил старший.
— Из лука.
— Из автомата не пробовал?
— Нет, конечно, ведь даже в тирах только луки и стрелы.
— Дайте ему оружие, Рой, и покажите, как надо работать.
Третий из тренинг-экспертов, оценивший мою схватку со Шнеллем пятеркой, взял автомат и подвел меня к стойке тира. В двадцати шагах на длинной-предлинной скамье стоял ряд пустых винных бутылок, чуть дальше — такой же ряд жестяных консервных банок, а шагах в пятидесяти — снова бутылки, только реже и выше. На стене над ними ленточкой чьи-то портреты, чуть крупнее газетных.
Рой, не торопясь, объяснил мне устройство автомата, как целиться, спускать предохранитель и нажимать на спусковой крючок.
— Попробуй первый ряд.
Я снес его одной очередью.
Рой внимательно посмотрел, как я держу автомат, заглянул мне в глаза и молча кивнул на консервные банки.
Я снес и их.
— Вы солгали, Ано, — проговорил старший экзаменатор, — так стрелять может только знакомый с огнестрельным оружием.
— А я и знаком. Но вы спрашивали меня об автомате, а я стрелял из охотничьего ружья.
— Когда?
— Когда был «диким».
Ни малейшего удивления не отразилось на лицах моих судей. «Знают», — подумал я. Значит, и это прошло без промаха.
— А вам известно, что вы признаетесь в государственном преступлении?
— Какое же это преступление, если утро после Начала застало меня в лесу с охотничьей двустволкой в руках.
— Где же она?
— Я потерял ее на переправе. Нас преследовали колонны муравьев. Невосполнимая потеря.
— Чепуха, — засмеялся экзаменатор справа, до сих пор не выражавший своего отношения к моим ответам, — патроны к дробовику скоро бы кончились. Где бы вы их достали? Охоту запретили уже в первые месяцы Начала.
— Вы сказали «нас»… — снова начал старший экзаменатор, не забывший моей реплики.
— Да, я был не один. В лесу я нашел друзей, таких же скитальцев поневоле. Все они сейчас в Городе. Нам помог мсье Этьен, директор отеля.
По глазам экзаменаторов я уже видел, что все это им известно. Может быть, экзамен превратится в допрос?
Но этого не случилось. Никто не поинтересовался даже тем, почему мы вернулись в Город лишь спустя девять лет.
— Попробуйте последний ряд, — опять вмешался экзаменатор справа: видимо, его интересовало только то, что было связано со стрельбой и оружием.
Я струйкой пуль снял и третью бутылочную заставу. Ни одна из бутылок не осталась на месте. Рев автомата, звон стекла — и все.
— Шесть очков, — сказал Рой.
— Погодите, — послышался голос в дверях.
Экзаменаторы, как по команде, вскочили. Я обернулся: Корсон Бойл! И снова в штатском — не то директор департамента, не то преуспевающий клубмен.
— Садитесь, — махнул он рукой и подошел ко мне. — Видишь портреты на стенке? Это мэр и его олдермены. По-моему, им совсем не следует любоваться нашими тренировками. Закрой-ка им глазки, сынок.
